Рота стрелка Шарпа

– Что ж, Шарп, удачи. Доброй охоты. – Он отрывисто рассмеялся. – Вы еще к нам вернетесь!

– Да, сэр. – Но не так, как думает Уиндем.

Стрелок, хромая, вышел из палатки. Он не возражал против решения полковника, вернее, Хогана, но, черт побери, он не пешка, которую можно смахнуть с доски. Его лишили роты, теперь выставляют из батальона. В душе закипал гнев. Ко всем чертям! Он поведет «Отчаянную надежду»! Он останется жив, и его возьмут назад, но не просто взамен убитого капитана, а как героя, об которого нельзя вытирать ноги! Он будет бороться! Черт побери, он будет бороться и знает, с чего начать.

От батальонного полевого склада донесся гогочущий смешок. Хейксвилл! Чертов Хейксвилл под покровом темноты разрядил в него семистволку.

Шарп повернулся на звук, скривился от боли в ноге и пошел на врага.

Глава двадцатая

Хейксвилл гоготнул:

– Вы не солдаты, вы бабы! Смирно!

Двенадцать стрелков замерли. Каждый охотно убил бы сержанта, но не здесь, не на полевом складе, открытом взорам всего лагеря. Убить надо ночью, тайком. Однако Хейксвилл то ли вовсе не спал, то ли просыпался от малейшего шороха. Может, его и впрямь нельзя прикончить?

Сержант медленно шел вдоль строя. Стрелки стояли в одних рубахах, зеленые мундиры лежали перед ними на земле. Хейксвилл остановился перед старым браконьером Хэгменом, пнул ногой мундир.

– Что это? – Носок сержантского башмака указывал на черную нарукавную нашивку.

– Нашивка старшего стрелка, сержант.

– Нашивка старшего стрелка, сержант! – передразнил Хейксвилл; желтое лицо дернулось. – Вонючая старая развалина, вот ты кто! – Он подтолкнул рукав в грязь. – Старший стрелок, поди ты! С сегодняшнего дня ты солдат, черт возьми! – Он гоготнул, обдав Хэгмена зловонным дыханием.

Стрелок не шелохнулся, чтобы не дать повода для наказания. Хейксвилл дернулся и зашагал дальше. Он был доволен собой. Стрелки раздражали его – это была как бы ротная элита, тесно спаянная компания, и ему хотелось их изничтожить. При отступлении от дамбы сержант подсказал Раймеру, что винтовки – помеха и что с Шарповой ротой будет легче управляться, если распустить стрелков. Прием сработал.

– Ты! Вонючая ирландская свинья! Кругом! – Хейксвилл брызгал на Харпера слюной.

Харпер долю секунды колебался, потом увидел, что на них смотрит офицер. Ему не хотелось кончить дни у стенки. Он повернулся.

Хейксвилл вытащил штык.

– Как спина, рядовой?

– Отлично, сержант.

– Отлично, отлично! – Хейксвилл передразнил донегольский акцент. – Это замечательно, рядовой. – Он плашмя приложил штык к Харперовой спине и с силой провел вниз, по незажившим болячкам, так что на рубахе выступила кровь. – На тебе грязная рубашка, рядовой, грязная ирландская рубашка.

– Да, сержант. – Харпер крепился, чтобы не показать, как ему больно.

Он пообещал, что убьет этого человека, и обязательно сдержит слово.

– Выстирай ее! – Хейксвилл убрал штык. – Кругом!

Двенадцать стрелков смотрели на сержанта. Он безумен, в этом сомневаться не приходилось. В последние дни Хейксвилл приобрел новую привычку – садиться в сторонке, снимать кивер и разговаривать с его внутренностью. Он беседовал с кивером, как с другом. Поверял свои планы и надежды, при этом глаза так и бегали – смотрит ли рота, слушает ли. Сержант отпускал гогочущий смешок: «Я ее поимею». Снова заглядывал в засаленный кивер. «Я поимею красотку, о да, Обадайя ее поимеет!»

Хейксвилл вразвалку шел перед строем.

– Вы наденете красные мундиры вместо паршивых зеленых. Возьмете мушкеты вместо этого баловства! – Он указал на двенадцать штуцеров, составленных возле незакрытого оружейного ящика. Рассмеялся. – Станете настоящими солдатами, вроде сержанта Хейксвилла, вашего друга. – Гоготнул. – Ненавидите меня, да? – Лицо непроизвольно дернулось. – И хорошо! Потому что я вас тоже ненавижу! – Хейксвилл снял кивер, заглянул внутрь, произнес хныкающим, заискивающим голосом: – Я их ненавижу, правда ненавижу. – Поднял глаза, заговорил с обычной своей интонацией: – Думаете, я сумасшедший? – Опять смешок. – Все так думают.

Тут Хейксвилл увидел, что все взгляды устремились налево, и обернулся. Черт, подходит эта скотина Шарп. Хромает. Хейксвилл надел кивер и отдал честь:

– Лейтенант, сэр.

Шарп вернул приветствие.

– Сержант. – Он говорил очень вежливо. – Дайте команду «вольно».

– Но, сэр, лейтенант, сэр…

– Команду, сержант…

Хейксвилл дернулся. Субординация не позволяла ему возразить Шарпу, оставалось лишь копить черную злобу.

– Сэр! – Сержант обернулся к стрелкам. – Отделение! Вольно!

Шарп взглянул на стрелков, своих стрелков, которых он вывел из-под Коруньи, и увидел на лицах страдание. Этих людей не просто лишили зеленых мундиров, их унизили, втоптали в грязь. Теперь их ждет еще одно потрясение. Шарп не любил говорить речи, слова не шли с языка.

– Я только что из палатки полковника и… Ну, я оставляю батальон. Сегодня.

На лицах стрелков отразилось чуть ли не отчаяние.

– Я хотел сообщить вам сам. Сержант!