Ротмистр

Гуляков почти не понимает, что она говорит — в момент рухнуло все стройное, четкое, упорядоченное, на чем держалась его жизнь на войне. Сжатая пружина внутри вдруг распрямилась, зазвенев, и хлынуло все, что он так долго держал в узде на задворках сознания, не пуская в повседневную фронтовую жизнь. И оно, это вырвавшееся наружу, прекрасно. Мир не рухнул, но война вряд ли простит…

Оба вздрагивают: за дверью раздается оглушительный звонкий грохот упавшего ведра и сдавленные ругательства. Обнаженный Гуляков вскакивает с постели и приоткрывает дверь.

— Вашбродие, это я, вестовой Курбаткин! Вас в штаб просют!

Гуляков, накинув на плечи китель, присаживается на край кровати.

— Дождись меня тут.

— А из постели можно встать?

— Можно. Ненадолго. Но только при условии, что будешь вести себя хорошо, и на передний край тебя вновь не понесет. В семье хватит одного воюющего.

Женщина смеется:

— Так мы уже семья? Мне еще не делали предложения, не надев штанов…

* * *

Август 1917 года. Свадьба Гулякова и Александра уже в той стадии, когда к почтенным гостям приходит желание попалить из пистолетов по изрядным запасам пустой посуды. За длинными столами, сооруженными из снарядных ящиков, сидят офицеры вперемешку с сестрами милосердия и еще откуда-то возникшими дамами в лиловых, розовых и прочих демаскирующих диспозицию нарядах. Воины рассказывают что-то героическое, друг друга перебивая, а прекрасная половина с придыханием комментирует: «Да что вы говорите, какой ужас, и как вам это удалось!»

Солдаты в изначально белых, но уже радужных передниках, сдобренных разномастными напитками, разносят на подносах, сколоченных из досок, немудреную закуску и последние запасы алкоголя. Причем, в ход уже идет все, то, что обычно не пьется даже с большого похмелья: какие-то наливки противоестественного цвета, приторные ликеры и настойки неведомых тропических растений.

Подпоручик Курилло с лентой шафера через плечо подливает вино сестре милосердия, щекочет ухо завитым усом. Та смеется грудью. Курилло — штатный полковой специалист по спичам, речам и анекдотам, обладающий способностью нести чрезвычайную по тупости ахинею с совершенно серьезным видом. Но при этом храбр до грани, за которой следует натуральное безумие. Как-то на спор нагло вышел из леса, где рота сидела в засаде, к полковой колонне германцев, держа в руке папиросу — мол, прикурить бы, господа хорошие. Какой-то гауптман в растерянности свесился с седла, дал огонька, но неблагодарный Курилло виртуозно, одним движением, свернул ему шею и в несколько лосиных прыжков допрыгал до леса.

— Господа, сегодня у нас, холостяков, трагический день: лишаемся испытанного товарища, — Курилло, словно невзначай, опирается о голое плечо соседки и пускается в тост, который оказывается на удивление кратким. — Александра Ильинична, ваш супруг часто цитирует: «Чем без чести жить и тлеть, лучше с честью умереть». Желаю вам, ротмистр, чтобы выбор этот перед вами не встал. А вам, Александра Ильинична, — терпения, когда ваш благоверный будет вас покидать для выполнения служебного долга.

Гуляков, привстав, благодарит:

— Постараюсь выполнять оба своих долга со всем тщанием, как и подобает офицеру…

Александра смеется:

— Ловлю на слове, дорогой!

Курилло поднимает полный вином бокал:

— За супругов Гуляковых, господа!

Раздается нестройное, разнобойное «Ура!», звон бьющейся посуды, крики с пожеланием счастья. Разомлевшая от щекотанья усов молод-ка — соседка Курилло — выбегает перед столом, кланяется новоиспеченным супругам и, топнув каблучком перед Курилло, затягивает казачью свадебную:

     Во пиру ды я была, во беседушке, ой,
     Я ни мёд там пила, сладку водочку.
     Я пила да молода сладку водочку, ой,
     Я не рюмочкой, не стаканчиком.
     Я не рюмочкой, не стаканчиком, ой,
     Я пила молода через край ведра!..

Курилло, слов песни не знающий, идет вприсядку, похожую на приемы рукопашного боя, и гортанно гогочет какую-то беспорядочную околесицу про хлопцев, девок, поверженных ворогов, степь широкую и соломку мягкую.

Гуляков шепчет на ухо жене:

— Саш, уже хочется поскорее приступить к выполнению одного из долгов…

* * *

Постель новобрачных занимает почти все пространство светелки, оставляя место только для колченогого туалетного столика и стула. На его спинке висит офицерский китель с орденами Святого Георгия 4-й и 3-й степеней. Поверх — шашка, перевязанная свадебной лентой, револьвер с наградной металлической табличкой на кобуре. На столике посреди белья, подвязок и прочего невестиного хозяйства — подсвечник с оплывшей свечой, два бокала, наполовину пустая бутылка вина, оранжевые кругляши мандаринов, увесистая кисть багрового винограда.

Гуляков курит, обнимая свободной рукой плечо жены. Та прижимается щекой к его груди, катает по черным жестким завиткам виноградину, берет ее в рот, жует.

Мужчина бросает шикнувший окурок в полупустую посудину возле постели и просит: