Ротмистр

Гуляков говорит тихо, но в его голосе есть что-то, заставляющее всех троих, как по команде, сделать шаг назад от тела:

— Прекратить хамство. Похоронить…

Солдаты неприязненно смотрят ему вслед, а потом нехотя принимаются ковырять саперными лопатками сыпучую, не комкающуюся песчаную почву.

* * *

Большая палатка полевого госпиталя оборудована в овражке, со всех сторон закрытом от обстрела. Отсюда до поля боя всего верста, и в палатку свозят тех, кто еще жив, но к кому уже примеривается смерть, и она или уходит, или получает желаемое — кому как повезет.

Михаил Аркадьевич лежит на кровати с лицом белее наволочки, только черные синяки вокруг глаз. Нижняя часть туловища закрыта простыней, но видно, что ног нет выше колен — линия ампутации заметна по полосам крови на простыне. Неслышно подошедшая сестра милосердия промокает пот на его лысине бумажной салфеткой.

На табурете в изголовье сидит Гуляков.

— Михаил Аркадьевич, держись. Скоро тебя к французам в госпиталь перевезем. А там, знаешь, какие сестрички…

— Иваныч, ничего уже не будет… От меня половина осталась, а ты еще целый. Потому говорю: остерегись. Нижние чины хотят в Россию на раздачу земли. Им эта война — что мне теперь сапоги. Поперек встанешь — на штыки поднимут. Я слышал разговоры в батальоне. Спасайся…

Из-за ширмы к кровати подходит сестра, берет руку раненого и отработанным движением вводит в вену несколько кубиков морфина. Михаил Аркадьевич устало закрывает глаза.

Сестричка — молодая лицом, но не по годам старая его выражением — обреченно машет рукой:

— Идите, ротмистр, пусть поспит…

На выходе из лазарета на Гулякова налетает вестовой Горбаткин:

— Вашбродие, вас велено в батальон! Там… Такое там!

— Не бормочи, что ты как дьяк на пожаре!

— Бунт, вашбродие! Солдатский совет требует на Россию иттить, домой!

— А этот совет на разминирование в ночь не желал бы, а? Сейчас буду…

* * *

Ряды палаток выстроились на поляне, возле костров греются солдаты, стоит неясный гул: это не обычный солдатский треп про баб, жратву и тайники в стенах соседнего замка, а обсуждение чего-то важного. Уставного уважения к офицеру, который спешился с лошади — ни на грош. Ну, подъехал конник, и пусть его…

В штабной палатке в воздухе висит напряжение, хотя на первый взгляд кажется, что присутствующие уверены: все утрясется, встанет на свои рельсы и покатится по ним в правильном, единственно возможном направлении.

Два поручика за столом пьют чай из металлических кружек, макая в него сухари. Штабс-капитан расставляет рюмки. Старый подполковник храпит на деревянных нарах. Еще два офицера стоят под свисающей сверху лампой — один перебинтовывает голову другого. Перевязываемый подпоручик Курилло морщится, затягиваясь папиросой.

Гуляков сбрасывает шинель на кровать, достает из кармана кителя портсигар, закуривает.

— Господа, кто за мной посылал? Что за пожар?

— Ротмистр, пожара не случилось по чистой случайности, — говорит Курилло, низко склонивший голову для удобства перевязывания. — У войска не нашлось предводителя. А любое сборище без командира, что монашки без игуменьи. Нижние чины словесно испражняться научились, а вот скомандовать нас перевешать было некому…

Вдруг проснувшийся подполковник громко сморкается в платок размером с портянку и сообщает Гулякову:

— Александр Иванович, надо спасибо подпоручику сказать, поставил их на место (кивает на Курилло). Солдаты заблажили: «Даешь Россию!» Стали прокламации какие-то идиотские зачитывать об отправке на родину для помощи братьям-рабочим. А Курилло их построил, вынул наган, взял его за ствол и пошел вдоль строя, рукояткой в морды тыча: «Кто готов стать убийцей офицера на фронте — бери, стреляй. Кто в условиях военного времени возложит на себя звание организатора беспорядков?» Шантрапа замолчала, засопела в обе дырки. Потом стали расходиться. Но гнида нашлась — подпоручика сзади чем-то успела приложить…

Курилло, ощупывая повязку на голове:

— Саперной лопаткой, вольтерьянцы хуторские…

Подполковник, приняв рюмку с водкой у поручика, хотел было встать, но вовремя осознав, что не тост произносит, продолжает:

— Эти граждане там, в России, выпустили всех насильников с грабителями. А вместо полиции теперь выборная милиция. В тылу власть бандитов, господа. И никакого укорота, смертную казнь отменили даже на фронте. Какая, прости Господи, боеспособная армия, когда солдаты на митингах приказы командира обсуждают?

Запрокинув голову, подполковник аккуратно выливает водку в седую воронку посреди бороды, откашливается и обводит офицеров тяжелым взглядом:

— Вдовствующая императрица Мария Федоровна еще до отречения государя сказала: мы идем верными шагами к катастрофе, государь слушает только льстецов. Императору внушили, что народ его любит. Самодержец всегда упивается этими сказками, так власть слаще. И если правды ему никто сказать не осмеливается, конец уж близок, поверьте…

Штабс-капитан, засовывая за воротник салфетку, горячится:

— Нижние чины скоро побегут. У них там советы, чай с баранками, а тут — кровавая баня. Или в плен подадутся…

Гуляков, присев к столу, замечает: