Ротмистр

В поисках относительно пологого склона, по которому могли взобраться лошади, обошли подножие полукругом, с востока, откуда открывался величественный вид на бескрайнее пресноводное море Ван. Внутри столетия назад замершего вулкана тоже было озеро, заливавшее примерно половину котловины подобно полумесяцу. Проплешины редкой травы кое-где покрывали неровные наплывы застывшей лавы, в низинах рос молодой березняк. Другая растительность не прижилась. Цель многодневного похода лежала внизу, у среза воды, где курились дымки от костров и угадывался разбитый лагерь. Вскоре отыскался и удобный спуск, испещренный множеством копыт и колесных следов. Шалтый выхватил тяжелую, невообразимо широкую саблю и, ни слова не говоря, умчался вперед, пришпорив коня.

— Вперед! — расчехлил свой чудо-пулевик Вортош. — Скорее!

— Подождите! Нельзя же соваться вот так, наобум! — запротестовал Ревин.

— Нет времени! — Вортош замотал головой. — Иначе все будет бесполезно! Все!

Ревин заметил разительные перемены, произошедшие с ученым. Лицо его посерело, покрасневшие, воспаленные от ветра и пыли глаза запали, отблескивали беспокойной искоркой. Тяжело дался Вортошу этот переход.

— Дайте мне полчаса, я хотя бы вышлю лазутчиков!

— Нет ни секунды, полковник! Вы понимаете? — взвился Вортош, — Стройте сотню! Это не просьба! Я приказываю вам немедля атаковать! Слышите?

Ревин не двигался с места, молча наблюдал, как пулевик, прочертив дугу, нацелился ему в грудь. Позади заклацали затворы, встревоженные происходящим разговором казаки брали ученого на прицел.

— Я людей класть не буду, — раздельно проговорил Ревин.

— Тогда прикажите им стрелять в меня! — Вортош сорвался на крик. Ревин заиграл желваками.

— Черт вас подери! Будьте вы неладны, Вортош! — и выдохнул с усилием застрявшие в горле слова: – К бою!..

Взметнулись кверху флажки, прикрепленные к концам пик, затрепетали, забились на ветру, по мере того, как всадники, сыпанув со склона, набирали скорость.

— Я вас не узнаю, Ревин! — прокричал Вортош язвительно. — Где былая отвага?..

Ученый не договорил. Откуда-то с левого бока по казакам ударила картечница. А спустя секунду, завторила ей другая, справа. Первые очереди легли не прицельно, под ноги, зацвиркали по камням, но уже в следующий миг огненные штрихи нащупали путь и скрестились на всадниках ножницами. Рухнул, закрутившись кубарем, Вортош, остался позади: пуля попала в коня. Казака, скакавшего по левую руку, многократно прошило навылет. Лошадь его побежала дальше одна. Ревин сжал зубы от злости, на Вортоша, на себя самого: сотня таяла под перекрестным огнем, как снег в кипятке, а нужно-то было всего-навсего выслать разведку. Поворачивать назад не имело резона: перебьют в спину. Единственно возможное спасение – дотянуться до расчетов. Под Ревиным споткнулась кобыла, пробежала несколько шагов и упала, выронив седока, уставилась в небо остекленевшим глазом.

— Отвоевалась, Ромашка… Ревин виновато погладил животное по шее, и побежал, петляя от пуль, к лязгающему металлом механизму, к тому, что был ближе. Шагов с пятидесяти принялся садить из револьверов на бегу, не столь надеясь на успех, сколь в отчаянной попытке оттянуть огонь со скученной сотни. С того, что от нее осталось. Однако уже пятым или шестым выстрелом Ревину удалось зацепить стрелка в плечо, а после угадать прямо в лоб его помощнику. Когда Ревин влетел в окоп, патронов у него уже не оставалось. Наводчику, вскинувшему руку в отчаянной попытке защититься, он размозжил голову тяжелой револьверной рукоятью. Смолкла и вторая картечница. Казаки, выслав свой путь телами, остервенело пластали шашками расчет.

Английские "Маузеры" расставили хитроумно, здесь они перемололи бы полк, не то что сотню. Да и европейской внешности стрелки дело знали. Это не наспех обученные турки, что молотят в белый свет, как в копеечку, это военные специалисты высшей пробы, англичане, скорее всего. Со стороны лагеря показался отряд: пешие стрелки в алых фесках количеством никак не меньше двух десятков.

— Семидверный! — крикнул Ревин. — Урядник!..

— Нетути его. Убило, — откликнулся кто-то из казаков. Ревин собрал уцелевших, всех, кто мог держать оружие. Трое конных, пятеро безлошадных – все, что остались. Не отзывался Вортош, Одоев, пропала Айва. Ревин тешил себя надеждой, что неугомонная девушка спаслась, или хотя бы жива. Были еще раненые, те, что шевелились, выползая из-под убитых лошадей, или лежали недвижимо. Заниматься ими сейчас возможности не имелось никакой.

Ревин зарядил в револьверы последние две обоймы – остальные патроны оставались в седельной сумке. Покрутил, проверяя, барабаны. И, не дожидаясь пока турки откроют огонь, побежал неприятелю навстречу. Следом двинулись казаки. Сами. Без приказов, без просьб, без ропота.

— Давай, братушки! Наляжем!..