Роузуотер. Восстание

Каждый день город патрулирует отряд огнеметчиков. Их работа – сжигать расплодившихся за последнее время падунов. Это двойные организмы, возможно, растительного происхождения, но точно мы не знаем. У них две составляющие: одна имитирует человека, а другая обрызгивает пищеварительной жидкостью всех, кто достаточно любопытен или глуп, чтобы приблизиться. Жители Роузуотера почти никогда не покупаются на их уловки, а вот животные – да; а иногда падуны могут застать тебя врасплох.

Кажется, иногда огнеметчики сжигают и людей, просто для развлечения. Очень многое из того, что я видел, будет преследовать меня вечно.

Когда бы эта война ни закончилась, после нее Роузуотер станет совсем иным.

Взорвался оружейный склад. Зрелище прекрасное и ужасающее. Приходится позволить ему сгореть, потому что пожарная служба не работает. Фейерверки, случайные куски металла, валящиеся с неба в самый неожиданный момент и воняющие разорвавшимися снарядами, и гигантское иссиня-черное облако, уже несколько дней висящее в небе, – как это утомляет.

Подружка одного из солдат рассказала мне, что это была не вражеская ракета или бомба. Она сказала, что один из отпущенников взорвал склад, чтобы прикрыть кражу оружия.

Я ей верю.

В ночь после взрыва склада начинается настоящая бомбардировка, и мы не можем покинуть бункер. Я ворочаюсь на своей койке. Входит Лора и запирает за собой дверь.

– Я не давал тебе ключ, – бестолково говорю я.

– У меня есть все ключи, – отвечает она.

В кулуарах военного времени трахаются постоянно – из-за отчаяния, или потому что ищут хоть какого-то утешения; я и сам пару раз извлекал выгоду из настроений в духе «ибо завтра умрем». Когда Лора сбрасывает одежду, я не удивляюсь. Мы ненасытны, точнее, она ненасытна, не устает и не скучает. После я обнимаю ее, и она не расслабляется, не начинает дышать иначе. Засыпаю я первым. А когда просыпаюсь, она сидит напротив меня в темноте. Бомбардировка прекратилась, и по коридорам бродит зловещая тишина. Мы прокрадываемся в кухню и ищем бесхозные пайки. Лора знает, где лежит мед, и, пусть это и глупо, то, что его нужно высасывать из пакетиков, вызывает у нас дикий смех. Мы ведем себя так, словно накурились конопли, хоть война и подпортила мое чувство юмора.

– Уолтер, – говорит Лора. Я все еще хихикаю.

– Скушай еще медку, – предлагаю я.

– Я – машина.

– В каком смысле? – Мне кажется, что утро еще слишком раннее для философских дискуссий.

– Я робот, Уолтер.

– Я не улавливаю твою метафору, девочка. Это ты про то, что на Жака работаешь? Пашешь целыми днями?

– Я не родилась женщиной, меня такой сконструировали. У меня есть личность, паспорт и автономия, но я не человек в общепринятом смысле слова.

Я наконец-то понимаю, о чем она говорит.

– Дыши, Уолтер. Ты перестал дышать.

Я выдыхаю.

Вот что я вам скажу: однажды – как минимум однажды – в вашей жизни настанет момент, когда вам придется столкнуться с самими собой, с вашим характером, с вашими предрассудками. Я не знаю, что отражается у меня на лице, но разум мой кипит и я воображаю, как центр речи спрашивает у остального мозга: «Что мне сказать, бляха-муха? Дай мне совет, сука».

«Назови ее по имени».

– Лора.

– Я пойму, если ты не захочешь продолжать.

«Не молчи. Купи себе время».

– Ты ведь меня не разыгрываешь?

– Я крайне серьезна.

«Не говори „Ты совсем как живая“. Не говори „А я и не заметил“. Скажи что-нибудь честное, дубина».

– Я никогда раньше не был в такой ситуации.

– А я была.

Ее слова кажутся лишенными эмоций, но даже в тот момент я понимаю, что это не так. Просто поменялся мой взгляд на вещи. На самом деле за этими словами – груз воспоминаний, груз разочарования.

«А если она заглючит и убьет тебя во сне?

А если у нее внутри какая-нибудь штука – источник энергии или химикат, – от которой ты заболеешь раком?

А что скажут твои друзья?

Может ли робот быть личностью?

Скажи что-нибудь, Уолтер, молчание затянулось».

Но слова не приходят, поэтому я обхватываю щеки Лоры и целую ее в губы.

Вера – источник проблем. Приверженцы традиционных африканских религий постоянно нарушают комендантский час, чаще всего в дни фестивалей, особенно Оро[25]. Приверженцы авраамических, особенно ортодоксы, просто живут как жили, оберегаемые ритуалами. Некоторые евангелики пытаются устраивать службы и те массовые молебны, на которых они, как джедаи, роняют друг друга движениями рук. Они поначалу вообще отказываются соблюдать комендантский час, но одна конкретная бомбардировка преподносит им кровавую демонстрацию того, какова в данном случае воля Божья. После этого эпизода евангелики становятся послушнее.

Механисты – можно ли это вообще считать религией? – не могут решить, нигерийцы они или роузуотерцы, потому что каждой из этих идентичностей сопутствует свой набор обязанностей. Их споры длятся уже несколько недель, и, поскольку собрания механистов открыты для публики, я посещаю одно из них.