Ровесники. Немцы и русские (сборник)

Вдруг к концу дня прибежала Тунтун и объявила, что сегодня «Красный Октябрь» и «Коробочка», т. е. тот автобус без стекол, который привез нас сюда, повезет детей в Москву на октябрьские торжества. Ликование было неописуемо. И мы поехали по плохим дорогам в Москву, мимо расстрелянных деревьев, мимо водного источника в Подольске с неописуемой уборной в центр Москвы. Я был настолько взволнован, что нес сплошной вздор. В особенности я раздражал Корнелиуса, когда кричал, видя любой большой комплекс домов: «Это определенно университет!» Выговор, как только умеет Корнелиус, остановил мою эйфорию. Но Герлинда была также не намного лучше со своим: «Я видела генерала!» Оказалось, что у каждого военного ребенка были собственные представления о том, что является важным. На меня произвели огромное впечатление празднично освещенная Москва, необозримые толпы людей, залитые ярким синеватым светом прожекторов, повсюду светящиеся огромные цифры «XXIX» к 29-ой годовщине Великой Октябрьской революции, и не забыть: на каждом углу улицы продавалось великолепное мороженое и квас. Мы прошли мимо Кремля, на башнях которого блистали огромные рубиновые звезды, которые я воспринимал как желтые, а его тусклые стены напротив Спасского собора, прерванные темными воротами, в которые быстро въезжали черные машины, оставляли таинственное впечатление. Вид выглядел очень безнадежным, и он также оставался таким всякий раз, когда я бросал взгляд на эту каменную стену. Что нас особенно поразило: когда мороженщицы замечали, что мы немецкие дети, они прижимали нас к сердцу и целовали. И это-то после такой ужасной войны!

Между тем прибыли вещи и мебель из Германии. Перед каменным домом громоздилась большая гора ящиков, по известной причине охранявшаяся солдатами. Постепенно их уносили, и к моему большому удивлению в маленькой квартире оказался рояль. Я был восхищен. В этот день «ты должен» превратилось в «я хочу» играть на фортепьяно! Вместе с ящиками из Германии пришла зима с очень большим количеством снега и низкими температурами. Мы переживали нашу первую русскую зиму. Невиданные массы снега, морозы ниже минус 30°. Это было просто великолепно, несмотря на то что наша одежда не соответствовала этим морозам. Школьных занятий еще не было. Хотя не хватало лыж и саней, но все эти недостатки нас не огорчали. Очень медленно стало появляться что-то вроде будней. Папа рано уходил в институт, где обсуждалась его будущая структура. Мы шли на занятия русским языком. Увеличивалась постоянно охрана, не только для штрафных колонн. Мы постепенно забывали голод, определялись с окружением и разбирались с русскими детьми. При случае доходило и до потасовок. Нас обзывали «фрицами» и «фашистами», кричали «Гитлер капут», бросали камни и нападали. Однако все оставалось в допустимых рамках. В принципе, обе стороны, пожалуй, по-настоящему не знали, о чем, собственно, идет речь.

В последнее время папа называл маму «мамашей». Позже, когда у Беттины появились собственные дети, по примеру превращения имени «муттер» в «груттель», то есть гроссмуттер (бабушка), наша мама из «мамаши» превратилась в «Грашу». Имя «Граша» засело у меня настолько глубоко, что я теперь не в состоянии думать иначе.

Весна 1947 года началась с прямо-таки безумно тающего снега. Глубоко замерзшая земля не была в состоянии принимать такие массы воды. Ночью только что растаявший лед снова замерзал. Возникали обширные пруды и озера, где раньше были более-менее проходимые дороги. Нам доставляло огромное удовольствие устраивать каналы и отводить воду. Едва кончились морозы, наступило время неописуемой слякоти. Огромные массы слякоти по щиколотку, которые едва ли можно было преодолеть, в принципе предотвращали нормальное продвижение. Слабо помогали и галоши, которые здесь каждый надевал на обувь. Доски, которые мы укладывали на уже лежащие в слякоти, также мало помогали. Довольно часто приходилось вытаскивать ноги из сапог и только таким способом выбираться их слякоти. Мы слышали, что школьникам предоставляли каникулы на это время. Срок этих каникул зависел исключительно от начала времени таяния снега. Протва, обычно тихая речка заполняла во время таяния всю долину, разливаясь на добрых 5–6 километров. Вначале по уже переполненной реке шел мощный ледоход. Ледяные пласты толщиной в метр трескались с сильным звуком. Мы не просто стояли, глядя с удивлением на берегу, Рудольф, Манфред, Корнелиус и Юрген осмеливались вставать на льдины. Я всегда боялся. Я даже прятался, так как просто не хотел видеть, что происходит. Но безрассудным мальчикам везло, никто не пострадал. С наводнением вниз по реке поплыли стволы деревьев. Мальчишки, кроме меня, балансировали на стволах. Вниз по течению стволы накапливались, и это вело к повышению уровня наводнения в долине. Потом подходило время, когда можно было купаться в маленькой реке и озорничать. Чудесные, великолепные, необременительные времена. Лето, как в книжке с картинками, сытная еда, свободное время у родителей для нас.