Ровесники. Немцы и русские (сборник)

И снова приближалась зима! Отопление домика требовало от нас, мальчиков, много сил, хорошо, что дядя Франк со своим опытом и силой приходил нам на помощь, так как папа помощью вообще не был. Я думаю, что он вообще никогда не держал пилу или топор в руках. Заготовка дров была мужским делом. Мы сами валили необходимое количество деревьев в лесу на территории объекта. Сваленные и освобожденные от ветвей стволы мы тащили из лесу домой, где их пилили и кололи на дрова, затем складывали поленья на просушку под навес крыльца. Мы превратились в настоящих лесорубов. Работа с пилой и топором стала ежедневной привычкой. К сожалению, дорога к деревьям становилась все длиннее. В результате в лесу образовалась просека, которая все больше расширялась в процессе вытаскивания стволов, и мы стали называть ее «тащи-дорогой». Живущее вне объекта русское население использовало эту «тащи-дорогу» для прохода от вокзала через растущий вне нашего забора город Обнинск на объект. Наконец даже лошади с телегами стали проходить это расстояние, и в ходе городского строительства эта «тащи-дорога» превратилась в настоящую улицу. Сначала на ней пошли колонны заключённых, потом строительные транспортные средства. Все для стройки запланированного города Обнинска. Годами позже, когда мы были уже на Кавказе, наша «тащи-дорога» превратилась в городскую улицу. Маленькая причина – большой результат.

Во время морозов ниже 30 °, длившихся неделями, мы расходовали много дров. Временами было настолько холодно, что мать не разрешала нам спать наверху. Под нашими кроватями иногда лежал снег. Здесь, в течение этой первой зимы, я начал «путешествовать», то есть я бродил во сне по дому. Я мог появиться со всеми постельными принадлежностями внезапно в маленькой комнате Беттины или совершенно одетый сидел за роялем в ночной час и бывал разбужен собственной игрой на фортепьяно, либо я неосознанно освобождал одну из наших временных книжных полок. Плохое в этом было то, что я каким-то образом замечал свое состояние, но не мог из него сразу выйти. Стремясь замять свое состояние, я каждый раз впадал в ярость, когда меня более или менее грубо вырывали из полусна. Позже я научился обходиться с этим. Я стал понимать, когда намечается такое состояние. И сам внутренне успокаивая себя – Клеменс, ты бредишь! – медленно возвращал себя в действительность. Но берегись, если мне мешали и будили. Мною овладевала тогда несдерживаемая ярость, причина которой до сегодняшнего дня мне осталась неясной. Предполагаю, что мне просто было стыдно и я чувствовал себя застигнутым. Все это оставалось вплоть до последнего времени, хотя «приступы» с годами значительно ослабли и сегодня, собственно, не проявляются.

Между тем Тунтун сошлась с Хайнцем Вадевицом, а дядя Франк получил комнату недалеко от финского домика. Он начал работать преподавателем в школе им. Шацкого, между этим одаренным преподавателем и учениками установились хорошие отношения. Он вставил новые стальные зубы, что выглядело ужасно, и страшно было даже ему самому. Теперь дядя Франк заботился прежде всего о Беттине, отношения которой с матерью становились все сложнее. Я этого не понимал и иногда спрашивал:

«Ты что, всегда должна противоречить!»

Я не понимал, что установился конфликт между матерью и дочкой, который был, видимо, следствием слишком тесной жизни друг с другом. Также и у Корнелиуса были трения с отцом. У меня была более удачная натура. Я уходил от конфликтов.

Осенью папа и Корнелиус смогли предпринять поездку в Сочи на Черное море. Очевидно, что было медицинское предписание для папы, так как он самым непростительным образом не соблюдал положения об охране труда. Я вспоминаю, что он пригласил нас однажды в Роннебурге в свою лабораторию недалеко от бассейна. Он стоял в ванне, заполненной темной жидкостью, содержание которой перемешивал с помощью механизма от кухонных часов, спасенных из разбомбленного дома в Берлине. По словам отца, это был раствор радия, но он не препятствовал, когда дети по пупок забрались в ванну. Я думаю, еще немного и он разрешил бы нам попробовать эту жидкость. Какая беззаботность!

Но назад в Россию. Папа и Корнелиус смогли – естественно, под охраной – поехать на четыре недели в настоящие тропики. Есть даже фотография из этой поездки, так как отец купил фотоаппарат, который я получил после их возвращения за то, что жребий на путешествие вместе с отцом выпал на Корнелиуса.