Ровесники. Немцы и русские (сборник)

Новый 1952 год принес плохие события. В апреле я почувствовал острые и очень сильные боли в левой груди, по-настоящему парализовавшие левую руку. Мне было настолько плохо, что меня поместили в больницу. Откуда это острое заболевание? Ежегодно в школе делали прививки от тифа, холеры и прочего, вызывавшие страх из-за боли. Мы получали большой укол в мышцы спины, причем впрыскивание было менее болезненным, чем сохранявшаяся несколько дней опухоль в спине. Лежала ли причина в самих шприцах или в их содержании, не выяснили. В апреле 1952 года тяжелым воспалением легких заболел отец, причиной которого сначала предполагался возможный рак легких, о чем папа всегда с определенной гордостью говорил: «У меня, конечно, будет рак легких. Я надышался таким количеством радиоактивных субстанций, что рак неизбежен. Мои врачи уже предостерегали меня». Папа говорил только о «моих врачах». В единственном числе они никогда не присутствовали в его разговорах. Но речь шла не о раке, а об очень тяжелом воспалении легких, причем не исключался пситтакоз, переносимый воронами и галками. Отца положили в госпиталь в ту же самую комнату вместе со мной. Но нам обоим было настолько плохо, что мы не обращали друг на друга внимания. Папу на третий день отправили в Москву, так как его состояние серьезно ухудшилось. Он, кстати, лежал там не один в больничной палате, с ним находился совершенно здоровый охранник. Это был уже абсурд, до чего доводило патологическое недоверие. Отец спасся только что созданным стрептомицином. Я быстро поправился в больнице. Сильно ослабевшего, меня выписали из больницы через 3 недели со строгим наказом не допускать физических нагрузок. Состояние быстро улучшалось, так что, невзирая на запрет, я ездил на велосипеде, что привело, к моему ужасу, к значительным болям в сердце. Однажды мы с мамой смогли посетить папу в Москве. Он лежал в роскошной палате с коврами на стенах и занавесками из парчи на дверях вместе с постоянным охранником, молодым человеком, который невероятно скучал. А как же иначе?

В это время для Корнелиуса наступили экзамены на аттестат зрелости, который умудрился окончить школу с золотой медалью и по этому поводу на торжественном собрании произнес, как папа сказал, значительную речь, которую я, к моему сожалению, пропустил. Но золотая медаль не была вручена Корнелиусу, а много месяцев спустя проживавший в нашем доме директор передал ему стыдливо маленькую бандероль, в которой находилась лишь серебряная медаль. Никто не объяснил эту замену. С сегодняшней точки зрения школа, видимо, уступила в конкурентной борьбе на районном уровне.

Начиная с июня 1952 года усилились слухи, что немцам предстоит переселение на объекты вблизи города Сухуми в Грузии. При этом шла речь о чем-то вроде карантина перед возвращением в Германию. Срок переселения был опять неясен. Мы были приучены к постоянной неизвестности.

Несколько слов о положении с информацией в немецких семьях. Сначала почти три года практически не было электричества, да и радиоприемников тоже. Единственным источником информации была газета «Правда». Русские шептали, прикрывая рукой рот: «Правду» читай, но не высказывай!» Мудрые слова, ей-богу! Информация этой газеты ограничивалась сообщениями об успехах сельского хозяйства и промышленности и описаниями невероятных достижений рабочих и крестьян. Внешнеполитическое положение описывалось только в форме приукрашенных статей о собственных делах. Даже когда в 1949 году появилась возможность покупать первые радиоприемники, которые ломались почти сразу, так как никто не подумал, что в городах России напряжение только 110 вольт, а на объекте дизель давал 220 вольт, объем информации был невелик. Первая полной надежды попытка послушать радио стала практически и последней. Западные радиостанции либо блокировались помехами, либо были настолько слабыми, что информация была практически исключена. Почтовая переписка ограничивалась только людьми первой степени родства и подвергалась такой суровой цензуре (еще сегодня я вижу покрытые черной краской строки и порезы ножницами отдельных писем), что информационной пользы не было никакой. То есть семьи жили в какой-то мере в дезинформационном пространстве. События страшной войны в Корее, раздел Германии, начало холодной войны и т. д. едва ли становились известны, во всяком случае не детям. Такая дезинформация тянулась вплоть до пятидесятых годов. В июне 1953 года комендант в Сухуми/Агудзери спросил нашего отца: «Карл Карлович, солидарны ли вы с рабочими и строителями ГДР?» «Естественно», – отвечал отец. «Так, интересно! Строители начали контрреволюцию в Берлине!»[24] Даже такие тяжелые события скрывались от семей или сообщались очень искаженно.