Ровесники. Немцы и русские (сборник)

По утрам мы очень часто ели мучную кашу приготовленную на железной палубной печке. Вечером на стол часто подавалось блюдо, называемое в Рудных горах «раухемад», – вареная натертая картошка, прижатая плоско к железной сковородке и запеченная до хрустящего состояния на железной печке. В качестве семейного напитка служил ячменный кофе. Питьевую воду наверх носили ведрами, черпая во дворе из корыта с крышкой. Использованную воду выносили тоже ведрами вниз во двор. Но при всех трудностях и сложностях в нашей семье не было мрачного, подавленного настроения. Когда сестра была дома, мы нередко запевали народные песни «Высоко на желтом дилижансе» или «Истинная дружба» из сборника «Венок песен». Отцу, организованному социал-демократу, нравились политически ориентированные песни, такие как «Почему мы шагаем рядом…» или Марсельеза. О его политически левой ориентации, об аресте и побоях при вступлении нацистов во власть в 1933 году мы узнали лишь после войны и возвращения из плена.

Одно событие из военных лет примерно в конце 1944–1945 годов я помню хорошо. Одна странная воинская часть расположилась на постой в соседском крестьянском подворье. Окна нашей жилой комнаты позволяли нам наблюдать все, что происходило на соседском дворе. Солдаты, появлявшиеся временами на дворе, не носили эмблем или знаков различия, но на офицерах они были. Моя мать, поддерживавшая, как и все мы, хорошие соседские отношения с крестьянами, разузнала, что это штрафная рота и что штрафникам приходится несладко. Мать решила им помочь и принести еду. Она наварила картошки, завернула кастрюлю для тепла в полотенце и положила ее в сумку для покупок. В обход, через два других крестьянских двора мы подошли к сараю. Теперь до сарая, где были заперты штрафники, оставалось пересечь примерно 60 метров пути по открытому пространству. У меня дрожали коленки. В согнутом положении, как нас учили в юнгфольке[30] на военных играх, мы пересекли поле. На задней стенке сарая находилась дыра примерно 20 × 30 см, в которую обычно вставляли дышло от телеги. Через эту дыру картошка отправилась к пленным, а мы, чувствуя серьезную угрозу, побежали обратно к себе домой. Мне кажется, что я до сих пор ощущаю пережитый тогда страх. За несколько дней до этого события мы видели, как два офицера с одним штрафником пошли за сарай, а вернулись оттуда без него. Знала ли в то время моя мать, какой опасности она подвергалась и на какую жестокость были способны фашисты? Во всяком случае, у нее это был зрелый поступок, а у меня – проба мужества.

Тени

Чем ближе война приближалась к концу, тем больше тени набегало на все области жизни. Мы, дети, инстинктивно чувствовали повсюду неуверенность в жизни. Сестры моей матери разговаривали шепотом и замолкали, когда мы входили в помещение. У двух сестер моей матери мужья погибли на восточном фронте, у третьей муж пропал без вести. Мой старший брат в 17 лет был призван в армию и, как он рассказывал после возвращения из плена, воевал с югославскими партизанами и едва ушел от гибели, убегая через вершины гор. Мой старший двоюродный брат вернулся слепым инвалидом из Сталинграда.

Когда погода была ясной, мы видели высоко в воздухе целые эскадрильи угрожающе и непрерывно гудящих самолетов, оставлявших конденсационный след и уверенно летящих на юго-запад. Взрослые с тревогой провожали их глазами и предполагали, что они будут бомбить бензиновые фабрики в Богемии. Эти англичане и американцы! А мне нравился вид самолетов в небе, но их гул был страшен. Они медленно приближались с неописуемо мрачным звуком и исчезали вдали на горизонте. Такие бомбардировщики в ночь с 13 на 14 февраля 1944 года принесли много страданий центру Рудных гор.