«Картечью им шею прошей!Зажарь пулеметом на славу!»Людскую, разбухшую лавуОтплюнули зубы траншей. Уверенно было и просто Солдату погибнуть, когда, Заржавев, ломались года Могучими ребрами моста.И в небо, разинувши рты,Щетиною пушек шершавы,В зеленых предместьях ВаршавыВзрывались крутые форты. По ночи по долу, что задран, Рефлекторов пальцы висят. Торговая — дом шестьдесят — Раздолие радостным ядрам.Но ты в этом доме жила,Не мудрой, а свежей и белой,И ты ожидала несмелоОт неба два нежных крыла. Во вздыбленной плоти отверстий, Где слиты цемент и тоска, Я только сумел отыскать Твой маленький, маленький перстень.Над бедным покоем твоим —Всего он дороже и кротче —Шмыгнул обезумевший летчик —Приявший твой дух, серафим. Не больно совсем и знакомо Истлели теперь навсегда Мои молодые года В скелете умершего дома.Орудия глуше галдят,Скудеет дыхание серы…Ко мне наклоняется серый,В запыленной каске солдат.
Мирлэ
Мы с тобой бродячие собаки
Мы с тобой бродячие собаки:Что ни день ждем корку или кость.Знаешь, — эти дальние баракиОжидают, не придет ли гость.Я приду. Нас будет снова двое.Станет ночь тревожна и пестра,И на белые ленивые покоиБросит тень усталая сестра.Я приду. И дней тяжелых накипьОтразит потухший черный глаз,Потому что белые баракиУлыбнутся мне в последний раз.И когда к утру на жесткой койкеЯ застыну, словно в сердце злость,Ты, конечно, вспомнишь, как мы стойкоВырывали друг у друга кость.
Владимир Павлов
На земле
День устал, а вечер, понемногуПодбираясь, к ночи завернулИ, вздохнув, нечаянно дорогуПоказал на круглую луну. Мы пошли, но что-то, как заноза, Вдруг остановило шаг. Под ногами скрипнул снег морозный И стеклом откликнулся в ушах.А глазам, им было очень больно,Даже веки иней не белил.Я подумал: «Это ветер вольный,Верно, нас сейчас остановил». Но не ветер, серп серебророгий Был острее тонкого ножа — Это он столкнул большие ноги И так крепко за сердце держал.Но земля сильнее оказалась,Тело круто выпрямилось вдруг. —И рука узлами завязалаЧеловека, жизнь и труд.