Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 2

Стал Амос впереди, скинул на траву шапку, повернулся на восток и истово три раза перекрестился.

Касторка за отцом повторил.

Взмахнул старик косой, зашумела трава. Брызнули алмазы.

И пошла, и пошла…

Амос впереди, Касторий сзади.

Золото утреннее на косах блестит. Устанет Амос — остановится, поднимет горсть мокрых трав, оботрет косу и радостно закряхтит:

— Ох-хо-хо… не трава, а медведь… медведь… не сдавай, Касторка.

Стар старик, а за косой, как бригадный генерал…

…С горы от сараев по межам, как хищные птицы, летят двое: Страшный и сын Артем.

Заря на косах смеется.

Касторка испугался:

— Ой, с косами бегут!..

— А… а… ироды… косить вышли… А… а…

— Бей, Артем!.. бей!..

Разбежался Страшный, борода веером хорохорится, косовье наперевес, словно штык в атаку идет. Видит Амос — дело табак, в бега пустился. Бросил косу и Касторке:

— Бросай, бежим, чорт с ними!..

Касторка прыгнул босой по луговине, да опоздал, нагнал его Артем и взмахнул над ним белой косой… Хватился Касторий за плечо и повалился в душистую скошенную траву.

Страшный насел на него и давил:

— Будешь косить, сукин сын, добро чужое… будешь, а?..

Рыжая борода сердито тряслась, в глазах волк глядел. Сильнее наседал он на грудь Барана, ломая грудную клетку:

— Будешь, а?..

Мягкая луговая земля, как перина, тянула к себе примятого Барана. Он задыхался и стонал:

— Пустит…е н…е… бу…д…у…

— Не будешь, теперече не будешь?.. Во!..

— Ай… яй…

Метался в удушьи Баран…

Над горами, над лесами всходило солнце. Плакала кудрявая Кувшинка росами ночными…

Ночными, алмазными…

А в кудряшках запутанных блестели яркие рубины — мужичья кровь…

И по горке над глухим озером бежал старый Амос. Бежал и размахивал, как вспугнутый, загнанный журавль, крыльями-руками и кричал:

— Ратуйте… народ, ратуйте… сына убили…

— …и…л…и… — далеко, далеко за буграми, за перелесками, отзванивали утренние певучие дали.

Федоров, Евгений.

Стихи: Ел. Дмитриева, З. Чалая, Евг. Турская, Вера Смирнова-Янцын

* * *

Я весь день хожу как пьяная,
У меня беспричинный смех;
Ведь сегодня утром рано я
Поцелуев узнала грех.
Я корову гнала хворостиною
Пел в дали пастуха рожок,
А потом за высоким тыном
Целовал меня дружок.
Я к нему прижималась близко,
Оцарапала грудь звезда,
Где-то мать кричала: — Лизка?
Что пропала? подь сюда!
Босиком не боялась холода,
Хоть белела трава в росе.
Он ко мне пришел из города,
Он хороший, он лучше всех.

Елизавета Дмитриева.

* * *

От жарких ласк синей и мягче небо
И слаще сок березовых ветвей,
Но в сердце жжет, и долго ищешь — где бы
В тени улечься на сухой траве.

В песках оскалясь гребешком заборов

Ползет к лугам соломенный черед.
А в далеке, как слон гигантский — город,
Кирпичный хобот вытянув, орет.

За полем, где белесая больница

Приклеилась к кладбищенской стене,
Красавец каменный и темнолицый
Пустой завод хрипит в тяжелом сне.

Лишь в редкий час, глядясь в решотки окон,

Встревоженно задышит холостяк
И завопит, взвивая дымный локон,
О! Я бы солнце раздробил шутя.

А вечером в такой наивной тайне

И лес, и луг, и синяя вода.
Такая грусть. И пьешь необычайный
Молочный луч у лунного пруда.

И вдруг — разрежет голубые грани

Вопль. Стон. Неповторимый зов.
Плач, жалобный, как детское рыданье,
От странных и тяжелых снов.

Тут пилят занемевшую осину

Такой пилой — ей филином рыдать.
А мне все кажется, что это крик машины,
Оставленной ржаветь и пропадать.

Зинаида Чалая.

СУХУМСКИЕ СОНЕТЫ.

I.