Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 2

Степан Митрич молчит, только сопит от усердия. Воз наложен. Старик забирается наверх, подпрыгивает, утаптывает; не свалилось бы в глубокой колее. Спрыгивает вниз, и навоз чмокает и пузырится от прыжка. С размаху хлопает по утоптанному каракулей. Загнутые железные зубья крепко впиваются в плотный навоз.

— Будем возить на дальнюю полосу. Помнишь, я тебе в воскресенье-то показывал? Вдоль дороги, гоны длинные… Не забудь только: крайняя к дороге, три загона, это Гришука коммуниста полоса, а за ней пять загонов — наши. Веди лошадь-то… Верюшку с травой не раздави, в сторону отставь!

— Не поеду я… Веди сам!

Степан Митрич даже рот раскрыл. Серьезно взглянул на сына, и заговорил тихо, необычно резонно:

— Да ты что, Миколашка, взбесился, что ли? Рад-радехонек посмеяться над отцом. Ведь мне уж шесть десятков стукнуло, пора бы и отдохнуть. Без тебя я всю работу правил, неужто и при тебе то же будет? Эх, сынок! Я думал, ты мне хоть помощником будешь, если не кормильцем, а ты вон что выстраиваешь.

Николай словно бы заколебался. Он весь покраснел, уперся глазами в ладони. Старик ждал, — вот-вот сын образумится…

А сына, видно, блоха какая укусила. Вздернул головой да так и зачастил:

— Не буду я зря на всех вас хребтом ломить. Работаешь, работаешь, придет Мишка из солдат, — все мои труды прахом пойдут. Нет, ноне дураки-то вывелись!

— Вон оно что? — смекнул Степан Митрич. — Уж ты не делиться ли вздумал?

— А ты будто бы до сей поры не догадывался?

— Так, так… Теперича я все понимаю… Только ты, сынок, оставь свои мысли! Поработал без году неделю, да уж и за дележку. Не дело, сынок, не дело… И делиться теперича не время, подожди немножко. Придет Мишутка, соберем хлеб, ну, на досуге и разделимся честь-по-чести. Тогда и начинай свое хозяйство, я тебе не супротивник.

— Не думаешь ли ты меня опять из дому прогнать? Нет уж, не те времена. Попрокуратился в свое время — и будет! Не хочешь доброй, я и на сход не побоюсь вывести, пусть люди нас рассудят.

— Что ж, выводи на сходку, позорь отца. А затевать сейчас дележ — нет на то моего согласия… Давай! Веди лошадь-то!

— Так не хочешь отделить?

— Нету!..

— Ну, так веди ее сам, я тебе не слуга!

— И поведу…

Свекровь со снохой давно уж в сенях слушали. Старуха не вытерпела, молодайкой на двор выскочила. Седые волосы выбились из-под повойника, по сухим жилистым щекам катились слезы.

— Что ты, Миколаша, делаешь? Бога-то, бога-то побойся! Неужто тебе до зимы потерпеть нельзя? А я было к детишкам-то твоим привязалась как…

Ольга стояла на пороге и не то плакала, не то один вид давала. Николай посмотрел на них, со злостью пихнул в сторону вэрюшку и остервенело дернул за оботь:

— Н-но-о, стерва!..

VII.

Все лето работа у Степана Митрича шла не по-людски. Николай будто с цепи сорвался, каждую минуту к отцу приставал в дело и без дела. Ссорились походя. То дома раскричатся так, что прохожие останавливаются, и Наталья Кирильевна торопится от греха окна закрыть, то на сходке сцепятся, при всем честном народе, и ни один уступить не хочет. Прямо — потеряли стыд и совесть.

Убрались с поля, и Николай не утерпел, вывел отца на собранье:

— Прошу, граждане, вашего суда совестливого. Хочу делиться с отцом! Мои слова он в резон принимать не хочет, так уж рассужите вы, что и как… А жить вместе я больше не согласен!

В стороне стоял Степан Митрич. Он вырядился по-праздничному, во все новое. Стоял да помалкивал.

Председатель бедноты к нему:

— Какой ответ ты на это, Степан Митрич, дашь?

Старик снял шапку, сверкнул на солнце смоченными квасом волосами, отвешивая поклон. Выпрямился и тряхнул головой, чтобы волосы на место улеглись.

— Вы меня, православные граждане, знаете давно, знаете, каков я есть человек и как мы с сыном Миколаем не в ладах жили. Все вам доподлинно известно, не стать все это сызнова начинать. А согласу моего на дележку сейчас нету, буду прямо говорить.

— Слышали, товарищи, — зачастил Николай. — Каков он человек. Уперся, не отделяет, хоть ты что хочешь делай. Ему опять меня с семьей прогнать хочется из дому, как в тот раз.

Председатель степенно поднял руку:

— Погоди, Миколаха, тарахтеть, дай разъяснение делу выслушать… Сделай милость, Степан Митрич, скажи собранью: по какой притчине ты сына отделять не хоть? Если правду говорит Миколаха насчет выгонки из дому, так уж это ты оставь: теперича, после леворюции, всяка беднота должна у нас покров — защиту иметь.

Краснее пареной свеклы стал Степан Митрич: