Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 2

Сорокой вспорхнула с табуретки Орина. Откуда только прыть взялась? Заметалась по избе, забегала. Крест уж давно припасла, на гайтан привесила, а понадобился — не найдешь: как на грех запропастился. Вспомнила: в мочешник под веретена завернутым в тряпочку засунула.

Крест был медный, уж давно у спекулянта за фунт муки выменяла, еще тогда на что-то надеялась.

Приподняла мужу голову и, словно аркан, накинула на шею гайтан, а крест под рубашку сунула. Плотно лег он на горячую, потную грудь. Григорий вздрогнул, поежился и отвернулся к стене.

Орина не унывала. Не давая мужу опомниться, завела речь про исповедь. Григорий молчал. Ни противиться, ни согласиться он не мог, весь ослабевший, безвольный.

— Я пошлю?..

Мужик ни слова.

Григорью от причастья не получшело. Сбитая с толку Орина побежала к соседке.

— Баушка Наталья, помоги моему горю!.. Что хошь бери, только полечи моего-то мужика, может, что и выйдет.

Наталья принялась за дело по-своему. Выспросила все, обдумала, и леченье началось. Затащили бабы вечером мужика в печку, выпарили его, напоили после пару липовым цветом с медом и уложили на печь под четыре одежины. Краснее макового цвету лежал Григорий на печи, всю ночь стонал да смерти просил. Орина сидела над ним с лампочкой и, когда мужу невмоготу делалось, снимала одежинку. К утру мужик остался под одним одеялом и смог заснуть. Проснулся, — напоили его чаем из сушеной малины и опять заставили преть. Наталья твердо стояла на своем, одно твердила:

— Пяты-то, пяты хорошеньче прокалить надо! Главное — пяты!.. Мой покойный отец только этим и лечился.

Орина ей подпевала, и Григорью волей-неволей приходилось калить пятки на горячих кирпичах. От ожогов волдыри вздулись.

Дело наладилось. Болезнь пошла на убыль, и через неделю Григорий встал с постели.

Ровно подменили мужика после хвори. Лег в постель коммунистом, встал самым богомольным мужиком. В первый же праздник отправился в село к заутрене. Мало того, — и Фешку с Ромкой потащил.

* * *

Вся деревенька смотреть сбежалась, как Григорий с сыновьями молиться шел. Смеху-то одного что было. Словно сквозь строй прошли братья, глаза в землю уперли. Всю дорогу до церкви парни ругались втихомолку да кулаки сучили.

В тот же день Григорья навестили оба сельских коммуниста, Королев и Кокушкин. Пошумели здорово. Оба гостя выскочили на улицу красные, рассерженные. Старик Королев обернулся и крикнул окошкам:

— Струсил?.. Эх, ты! Тряпка, а не человек. Тьфу…

Орина высунулась из окна:

— Проваливай, откуда пришли! Уговорщики тоже, прытком бы вас разразило! Неча за чужими носами следить, под своими вытирай.

Григорий в окне не показывался.

Коммунисты ушли. Больше их у Григорья ни разу не видали.

IX.

Покров-батюшка хоть и не покрыл в этом году землю-матушку, а все-таки многим девкам помог бабами заделаться.

После Германской войны год на свадьбы урожайный был. Кто с фронта вернулся, кто дома подрос да дозрел, — нехватки в женихах не было, а невест и подавно лишку. Загуляла деревенька.

Невесело гуляли старики. Еды на свадьбе — что хочешь, а пить только квасу да чаю вдосталь. Думы к «Николаевке» возвращались, а ее все нет как нет.

Один пьяница, Мефошка Кошкин, выкинул штуку. Достал четверку дрожжей, сахаришко еще в запасе был, — давай все это за обе щеки оплетать. Давится, а ест… Наелся и застонал на всю деревеньку. Брюхо опарой кверху вспучило, пшикает, в голову ударило. Заходил по деревне, как чумной. А пьяницы глядят да завидуют: ухитрился.

К утру мужик проспался, напился воды, — опять заработала в брюхе винокурка, опять Мефошка пьяный. Только, когда немножко очухался, всем заказывал не подражать:

— Пузо, что твой дилижабер, вспучило. Пучит-пучит, сойдут пары, — я вздохну маненько, а там опять начинает. Думал, разорвусь, как снаряд, всю деревню разнесу! Нет, господь помиловал, мать-е-так…

Недавно с фронта пришел Кошкин, военные словечки хорошо знал.

Пошла по деревне винокурня. Кто кумушку варит, в землю боченки для крепости прячет, кто из кислых леснушек сок давит, что-то выделать пытается. Нет, как ни хитрят, а все не то…

Думали, не отпразднуешь работы летние, не зальешь водой живой усталость многодневную, да на радость всех питухов новые спекулянты заявились, новый товар повезли.

Выручила сторона лесная, жители бора дремучего. Испокон веков там на песках одну картошку сажали, на крахмал переделывали. Бывало, патоки навезут, только покупай, — дешево и сладко.

Да что патока! Патока — пустяк, а вот что хорошо: от нее к самогонке перешли, стали водку гнать. И сами винокуры каждый день влежку, и продавать везут. Меняй, граждане, на рожь, на овес, на пшеницу яровку и зимовку, пей досыта, всем хватит! На одном возу боченки опорожнят, — два других на смену катят.