Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3

Хриплый, придушенный стон часов
Заставил открыть глаза.
Было двенадцать. Улицу сон
Ночным нападеньем взял.

Зорким дозором скрестив пути,

Мгла заняла углы,
И даже фонарь не мог спастись
От черных гусениц мглы.

Оделся. Вышел один в тишине

Послушать башенный бой,
Тотчас же ночь потянулась ко мне
Колькиной мертвой рукой.

А я не знал — протянуть ли свою?

(Я ведь Кольку любил.)
Думал недолго. Свернул на юг
И руку в карман вложил.

Так я шел час, два,

Три, четыре, пять —
Пока усталая голова
К руке склонилась опять.

И только хотел я назад свернуть,

Притти и лечь в постель
Как вором ночным прорезав путь,
Ко мне подошла тень.

Я не дрогнул. Я знаю: давно

В Москве привидений нет.
И я сказал, улыбаясь в ночь:
— Милый, денег нет.

Ты знаешь, после дней борьбы

Трудно поэтам жить,
И шелест денег я забыл,
И что на них можно купить.

Смотри, на мне уже нет лица,

Остался один аппетит,
И щеки мои, как два рубца,
И голод в них зашит.

Она мне ответила — эта тень —

Под ровный башенный бой:
— Время — не то, и люди — не те,
Но ты — остался собой.

Ты все еще носишь в своих глазах

Вспышки прошлых дней,
Когда в крадущихся степях
Шел под командой моей.

Степь казалась еще темней

От темных конских голов,
И даже десяток гнилушек-пней
Казался сотней врагов.

В такие минуты руки мглы

Воспоминания вяжут в узлы
И бросают их на пути,
Чтоб лошади легче было итти.

А лошади — знаешь ты — все равно,

Где свет горит, и где темно,
В такие минуты лошадь — и та,
Словно сгущенная темнота.

Не знаешь: где — фронт, где — тыл,

Бьется ночи пульс.
Чувствуешь — движешься, чувствуешь — ты
Хозяин своих пуль.

Время не то пошло теперь,

Прямо шагать нельзя,
И для того, чтоб открыть дверь,
Надо пропуск взять.

Нынче не то, что у нас в степи —

Вольно нельзя жить…
Строится дом, и каждый кирпич
Хочет тебя убить.

И ты с опаской обходишь дом,

И руку вложил в карман,
Где голодающим зверьком
Дремлет твой наган.

Она повторила — эта тень —

Под ровный башенный бой:
— Время — не то, и люди — не те,
Но ты остался собой.

Не как пуля, как свеча,

Будешь тихо тлеть.
И я сказал: — У меня печаль,
У меня товарищ в петле.

Ты знаешь: к обществу мертвецов

Я давно привык,
Но синим знаменем лицо
Выбросило язык.

И часто я гляжу на себя,

И руки берет дрожь,
Что больше всех из наших ребят
Я на него похож.

Сумрак не так уже был густ,

Мы повернули назад.
И возле дверей моих, на углу
Мне мой взводный сказал:

— В стянутых улицах городов

Нашей большой страны
Рукопожатия мертвецов
Ныне отменены.

Вот ты идешь. У себя впереди

Шариком катишь грусть,
И нервный фонарь за тобой следит,
И я за тебя боюсь.

Видишь вон крышу? Взберись на нее,

На самый кончик трубы,
Увидишь могилы на много верст,
Которые ты забыл.

И над землею высоко,

С вершин, где реже мгла,
Увидишь, как кладбище велико,
И как могила мала.

Он кончил. Выслушав его,

Фонарь огонь гасил.
И я молчал. А ночь у ног
Легла без сил.