Так вот он — новый вихреносец! Если поверить Юрию Либединскому, то новые времена с их новыми песнями опять дремлют в вековой купецкой, кондовой и перинной Руси. «А которые» — пьянствуют, даже в воспоминаниях не сохранив тех баснословных годов.
Это — так сказать, непосредственное впечатление с налета, с первых страниц книги. Оно чрезвычайно важно для читателя. Ведь он-то и встречает своего писателя с той особенной чуткостью и вниманием, как своего, родного человека.
И больно, и грустно с первого взгляда видеть в близких чертах что-то искривленное, неискренное и фальшивое — деланное. Переворачиваешь листы книги. Думаешь вот-вот найдешь, наконец, настоящее слово, с которого начнется настоящий задушевный разговор с писателем, и не встречаешь.
Натыкаешься на вещи, которые заставляют судорожно сжиматься, которые коробят, которые оскорбляют.
«…Косихин весь в блеске рыжих волос, в плеске звонкого голоса, в пылании лица был точно образ близящейся нарастающей Мировой Революции, о которой говорили собранию ячейки РКП его одно к другому пригнанные слова»…
«…Ночь, как ласковая любовница»…
«…Как металл на самое дно сосуда, так ум Сергея вникнет в глубину вопроса, только с этой глубины может он осветить свой предмет»…
Что это такое? Случайность, недоработанность, отсутствие вкуса?
Если последнее — то позволю себе обратить внимание на одну из превосходных работ Валерия Яковлевича Брюсова, его статью «Игорь Северянин», написанную в 1915 году.
«Аббат Делиль, — пишет В. Я. Брюсов, — уверял, что весь гений Вергилия заключается в его вкусе. По отношению к Вергилию это — несправедливо, но верно в том смысле, что вкус имеет в искусстве значение огромное. Безошибочный вкус может заменить гений. Но никакая гениальность не вознаградит отсутствие вкуса. Ошибки против вкуса, безвкусие обезобразят самое вдохновенное художественное создание, они чувствуются особенно больно, и для них мы не находим никакого извинения».
Можем ли мы найти извинения в
На эту тему писалось и говорилось очень много. Требования к слову сейчас как никогда высоки и серьезны. Современный писатель, даже средний, работает со словесным материалом с большим искусством. Мы ждем воплощенья больших тем. И если Юрий Либединский целиком наш писатель, то мы, как раз на этом основании, и можем требовать от него напряженной работы, такого же роста, как это мы требуем от мастеров других искусств. Вкус, не засоренный пошлостью и внешним лоском сейчас необходим, как никогда.
В самом деле пора и писателям позаботиться о качестве продукции.
Не будем краснеть перед металлистами, булочниками и текстильщиками ежеминутно, ежечасно поднимающими качество своей продукции.
Громадная страна охвачена грандиозным пафосом воссоздания — и только пролетарский цех искусств все еще склонен заниматься говорильней.
Борьба за качество — лозунг каждого пролетария — достоин поэта. Пусть же поэт будет достоин этого исторического знамени, перестраивающего мир.
И тут — «ночь, как ласковая любовница»!?
Условимся с тов. Ю. Либединским и нашим читателем, что говорим на чистоту. Да, и в самом деле, творчество Ю. Либединского принадлежит нам, и мы имеем право и должны пред'явить к нему полную дружескую прямоту и непреклонность. А непреклонность нашего создающегося и строгого вкуса мы будем защищать со всей ревностью, необходимой строителю.
Иначе о «Комиссарах» Ю. Либединского не стоило бы и писать. Вещь это серая, скушная, разметавшаяся на много листов, но то, что автор ее признанный мэтр пролетарской литературы, обязывает даже случайного критика. В самом деле, Ю. Либединского
И лишь немногие, упрямо, среди всеобщей мелкой литературной шумихи, ждущие подлинного слова литературы, органически близкой великому дыханию эпохи, не поспешили принести свое приветствие молодому юбиляру. А юбиляра уже успели завесить всеми литературными орденами от пролетарского искусства. На преждевременные похвалы эта группа критиков не ответила молчанием. Для нее была совершенно очевидна вся невозможность появления сколько-нибудь значительного литературного произведения на дрожжах голого самоуверенного схематизма, без того сложного органического творческого процесса, в котором поэту стала бы «звездная книга ясна». Только поэт, понявший «трав неясный запах», захочет, чтобы то же самое почувствовал читатель.