Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 6

— Да нууу? — удивился Грандье. — Ну, царство ей небесное! Хорошая была девочка! И ведь, кажется совсем молодая?.. Ну, ничего, ничего… Вон уж и молодое поколение растет. — Кивком указал на Маню.

— Это лохмушка-то? — презрительно королева. — Мы всех новеньких лохмушками называем… А голос есть?

— Голос есть, остальные статьи — в порядке. Да она сегодня покажет. Знаешь что, ваше величество? Будь другом, можно сказать — товарищем: покажи нам данс а-ла-труа.

— Да ну тебя к чортовой матери, Женька! — пискляво крикнула королева лапландская. — Что, на экзамент ты нас, что ли, притащил? Выпьем вот лучше.

Женщины быстро пьянели. Маня подсела к столу — вся горела и сияла, вся была с ними. Капитан любезно подливал, и подливал, подвижник тарахтел свои прибаутки, музыка уже не ласково, а тоскливо извивалась где-то там, внизу в зале, за портьерой, а Борька в стороне, в кресле, сжимал рукоятку браунинга и хмуро думал, думал… Давешний хмель прошел, и осталось, чуть слышное, медленное горение мозга и сердца.

— А что же студэнт не пиет? — пискнула королева и направилась к Борьке покачиваясь, с шампанским в руке. — Студэнт что вы не пиете? Здесь не думать надо, а пить! Хотите, барышню приведу?

— К чорту! — хмуро ответил Борька, не глядя на противный хмельной белый жир, горой нависший над ним.

— Нет, что, правда, Борька, не пьешь? Пей! Не ломай компании! — крикнул из-за стола капитан.

— Они в мерехлюндии, — вертя исполинским задом, отвернулась от Борьки королева лапландская. — Муська, хошь? — И мигнула.

И вот уже рядом с Борькой села… какая-то. Борька знал, что если сейчас подастся — погибнет, ухнет во власть капитана, запутает его паутина, не будет возврата — поэтому глядел в сторону.

— Ну, студентик, ну миленький, — ласковый-ласковый голос и прикосновение мягкой и горячей женской руки. — Ну, чего вы? Идите за стол! Пейте с нами! — И шопотом: — А ночевать — ко мне поедем? Хотите? Хотите? Мне денег не надо. Мы сегодня гуляем!

Борька глянул — к нему вплотную прижалось женское лицо. Брови были густо намазаны карандашом, а из-под слоя пудры виделась несомненно красная, бледнокирпичного цвета кожа; над губой, пудрой и помадой была тщательно замазана не то родинка, не то прыщик, не то язвочка. Нагая рука легла на борькин рукав, вот уже и ноги, шелково шурша, придвинулись к борькиным коленам… Дыхание резко пахнуло водкой.

— Уйдите, вы пьяны, — двинул локтем Борька. — Я здесь не за тем.

— А зачем же, миленький… студентик?

— Уйдите, говорю! — рассвирепел сам на себя Борька. — Еще немного — и…

Рука в кармане судорожно, до боли, стиснула браунинг, ногти впились в ладонь. Вспомнилась Ага, любовь к ближнему… хха!

Женщина встала, качнулась, пошла к столу:

— Ну его к чертям, блаженный какой-то. Водки налейте!

— Что корчишь Иосифа прекрасного? — крикнул капитан.

— Святой он у нас, Анкундин беспятый, — заломался Грандье, крестясь и сюсюкая. — Помилуй мя, боже, помилуй мя! Слава тебе, те-те-ре-ву мохна-а-атые но-о-ожки! Что же, девочки, давайте танцовать?! Музыку, музыку!!

И в углу внезапно, словно из-под пола, возник скрипач. Прижав подбородком скрипку, он вызвал резкий и чистый звук, все замолкли, звук длился несколько мгновений, замирая, и вдруг сорвался вниз, запрыгал, заскакал, заплясал, безудержное веселье прыснуло из скрипки, комната закружилась, тоже запрыгала, пьяный пляс взвихрился по углам, по столу, заскакали, падая, бутылки и ведра.

— Канкан! — скрипуче крикнул Грандье.

И вот уже плясали, взявшись за руки, все вместе, ноги взлетали, падали, скрипка рвалась, пьяная бешеная скрипка ускоряла темп… В комнате ураганил дикий ведьмовской шабаш — полуголый, растрепанный. Резко запахло потом, водкой, трупом, пудрой, кожей, чем-то еще невыразимо противным, похожим на запах трудно больного человека…

— Ийййега! Ийййега! — заорал ни с того ни с сего капитан. — Ай, дух! Ай бог-бог-бог! Ай дух-дух-дух!

Борька нагнулся над Маней. Она сидела на диване, широко раскрыв восторженные, совсем детские глаза.

— Маня, уходите отсюда! Вам здесь не место.

— Да что вы всамделе, господин Кондратьев? Что это такое? Вы мне не учитель, я вам не ученица.

— Говорю уходите. Не то…

— Не боюсь я вас, вот и все! Муж, скажете?! Тьфу мне муж! Он что, меня одевает?! Брат? И на брата плевать хотела! И на вас плевать хотела! И на всех плевать хотела. Тьфу!

Возбужденное лицо горело. Глаза сияли под стиснутыми бровями. Но Борька шагнул к капитану, схватил его налету за рукав:

— Слушай капитан… Если Маня сейчас же не уйдет отсюда, то я… я за себя не ручаюсь…

Плотное капитаново лицо пыхануло жаром; глаза уставились на Борьку.

— Знаешь что, Борис Андреич?.. Нет, ступай-ка ты сам отсюда ко всем чертям! А то надоел ты мне, как… Нет, здесь веселятся! Понимаешь, веселятся?! А проповедывать ступай в церковь!

Капитан качнулся и перевел дух. Язык его заплетался. Кругом буйными парами взвивалось и неслось в стремительной пляске пьяное безумие. Потные тела вились и извивались с хрипом с визгом, со стенаниями вдогонку бешеной, немыслимой скрипке.

«Теперь или никогда», — решил Борька.