Ровно в шесть двадцать

Причиной смерти назвали внутреннее кровотечение, вызванное многократными ударами по голове и туловищу. В официальном заключении говорилось, что Хокинс погиб от рук талибов. Дивайн не стал исправлять ошибку. Однако и оставаться в армии с чувством вины за содеянное он тоже не мог.

Ему пришлось покинуть единственную организацию, где он чувствовал себя как дома. Войти в финансовый мир Нью-Йорка, чтобы отец наконец мог им гордиться. Запереться в личной тюрьме, из которой нет выхода.

Хотя, возможно, Кэмпбелл приоткроет перед ним дверь. Надо лишь себя показать.

Возле бассейна в доме Коула никого не было. Садовник подстригал кусты. На зонтике у стола сидел красный кардинал и резко, как все птицы, вертел головой. Вода выглядела прохладной и манящей, но почему-то вызывала у Дивайна тошноту. Он отвернулся; поезд, покачиваясь, набрал скорость, и дворец исчез из виду.

Дивайн закрыл глаза и откинулся на спинку, мечтая поскорее доехать до Нью-Йорка. Летом местным жителям приходилось несладко. Набегали толпы туристов, которые зачастую не имели ни малейшего представления о том, куда едут. Впрочем, услужливые обитатели города, гордившиеся своим домом, обычно приходили на помощь и сглаживали любые недоразумения.

Тротуары и здания жадно впитывали тепло и обжигали пешеходов, велосипедистов и водителей. Душный воздух, гонимый вихрастым ветром, грозил выжечь ноздри и опрокинуть на землю. Под ногами гремело метро, внезапно выдувая мощные горячие потоки сквозь решетки.

И все же летом город нравился Дивайну больше, чем зимой. Можно было сесть на бордюр в Центральном парке или устроиться на скамейке и сделать вид, будто вокруг никого нет. Каким-то чудом мегаполис с его восемью миллионами жителей исчезал. По крайней мере, такое было впечатление.

От центрального вокзала Дивайн пошел пешком. Когда он подходил к театру, в кармане зазвонил телефон. Дивайн взглянул на экран: сообщение от Эмерсона Кэмпбелла. Тот хотел встретиться и получить отчет о проделанной работе. Ясно, почему о нем вспомнили: до генерала дошли новости про убийство. Дивайн огляделся. Стоял обычный для Манхэттена воскресный летний день, то есть улицы были полны народу, который либо неторопливо прогуливался, либо спешил по своим делам.

Дивайн отошел за угол, подальше от прохожих, и набрал номер, высветившийся на экране. Включился автоответчик, сообщив время и адрес. К счастью, встречу назначили неподалеку отсюда. На мгновение Дивайн задумался, не следят ли за ним. Он посмотрел на телефон. Идиот. Если в «Эппл» знают, где он находится, то и Кэмпбелл, разумеется, тоже.

Он занял свое место в театре: в самом последнем ряду, слева. Зал был оформлен с большим вкусом. Людей пришло много: и молодых и старых, в основном женщины. Чувствовалось, что они предвкушают зрелище.

Погас свет, поднялся занавес, и Дивайн забыл обо всем на свете: на сцену вышли два известных артиста, находящиеся в зените карьеры. Они ждали Годо. Дивайн уже знал, что тот не придет. В этом и заключался смысл пьесы.

Дивайн был потрясен, как и в первый раз пятнадцать лет назад. Тогда, подростком, он только что принял судьбоносное решение, в результате которого и без того плохие отношения с отцом окончательно дали трещину. Дивайн увидел на сцене частичку себя. Ожидание, закрадывающиеся сомнения, внезапная радость и новая неуверенность. Вместе со шквалом эмоций пришел и другой вопрос: есть ли реальный смысл в той жизни, которой мы живем? Неужели все мы просто ждем… чего-то, что никогда не случится?

В тот раз он вышел из театра, твердо решив идти в армию и одновременно сомневаясь в своем выборе, как ни странно это звучало. В сложном человеческом сознании эти чувства легко уживаются – как и принятие того факта, что нужно отнять чужую жизнь. Дивайн знал это лучше многих.

Теперь, повзрослев, он иначе оценил пьесу Сэмюэля Беккета о двух мужчинах, отчаянно ждущих чего-то, чему они не могут дать определение.

Дивайн думал, что отслужит в армии положенный срок, потом, возможно, подастся в наемники. Или – чем черт не шутит – укатит на какой-нибудь отдаленный остров и станет валяться на пляже со стопкой хороших книг. Планам не суждено было сбыться. Он выучился на менеджера и пошел работать финансистом: чтобы хоть чем-то порадовать отца, чтобы стать похожим на брата с сестрой, чтобы добиться успеха в том смысле, как его понимают в Америке.

Но главным образом затем, чтобы наказать себя за убийство сослуживца – а это было именно убийство, как ни крути, и неважно, заслуживал ли тот смерти.

Когда зажегся свет и за актерами, ушедшими со стены после поклона, опустился занавес, Дивайн остался сидеть на месте, оглядывая театр. Стулья, ковры, лепнина на стенах были как новые: судя по всему, здесь недавно завершили ремонт. Хорошо, что старые здания сохраняют, а не сносят. Некоторые люди, дай им такую возможность, уничтожили бы все вокруг. Включая свое окружение.