Ровно в шесть двадцать

– Твои действия привели к гибели сослуживца. Но произошло это лишь после того, как стало ясно, что Хокинсу сойдет с рук убийство товарища. Ты пытался поступить правильно по отношению к погибшему лейтенанту. В свое время я тоже не раз спорил с начальством и получал немало оплеух. В этом смысле мы с тобой – родственные души. Вот еще одна причина, по которой я поручил задание именно тебе.

– Интересно, знала ли жена Бланкеншипа о том, что сделал Хокинс?

– Можешь не гадать. Она знала, хотя доказать не получится. У Бланкеншипа была страховка. Смерть в бою, разумеется, не покрывалась, но самоубийство считалось страховым случаем. Жена получила неплохую выплату и живет теперь припеваючи. Ладно. Ты писал про пьесу. Какие соображения?

– Я посмотрел ее. Ничего не заметил.

– Что будешь делать дальше?

– Продолжу копать. Изначально считалось, что Сара покончила с собой. Теперь полиция утверждает, будто ее убили. Это все меняет, включая суть моего задания.

Кэмпбелл медленно произнес:

– Я с самого начала предполагал, что Юс умерла не сама.

– Но почему? Я тоже сомневался. Но я-то был с ней знаком, а вы – нет.

– Я немного знаю про Брэда Коула и про то, что происходит в компании. Сара могла узнать лишнее. Это веский повод для убийства.

– Да, вы в прошлый раз уже намекали. Но есть ли что-то конкретное? Что вы можете сказать про Коула? Почему подозреваете, будто в компании творятся нехорошие дела?

– Мы полагаем, что все началось больше двадцати лет назад. Коула тогда долго не было в стране, никто не знал, куда он делся. Затем он вернулся и сразу после этого дела резко пошли в гору. Непонятно, откуда взялся стартовый капитал.

– Говорят, он получил деньги от партнера, Ареи Панч.

– О ней известно еще меньше.

– Скажите, а почему вообще Министерство национальной безопасности и Министерство обороны интересуются финансовыми преступлениями? Разве это не прерогатива прокуроров или юстиции?

Кэмпбелл посмотрел на закрытую дверь за спиной Дивайна.

– Моя работа заключается в том, чтобы искать врагов за границей и внутри страны. Сейчас, возможно, идет речь и о тех и о других.

Дивайн напрягся:

– Минуточку… Хотите сказать, что Коул – иностранный шпион?

– У этого человека за душой не было ни гроша, потом он уехал на некоторое время из страны и за два года взлетел на самую вершину. Тебе не кажется это необычным?

– Говорите как какой-то конспиролог…

– Конспирологи тоже бывают правы, Дивайн. Чаще, чем думаешь. Дело не только в деньгах, которые он зарабатывает. Меня они совершенно не волнуют. Вдруг за ними скрывается нечто большее? Угроза национальной безопасности, например? Это уже повод для беспокойства.

– Вы поможете мне с полицией и с журналистами?

– С полицией – да. С репортерами – вряд ли. Но те не могут тебя арестовать.

– Они способны натворить дел похуже…

Кэмпбелл задумчиво уставился на собеседника. Он смотрел так долго, что Дивайн не вытерпел и спросил:

– В чем дело?

– Почему Уолл-стрит? Почему «Коул и Панч»? Странная карьера для бывшего вояки.

– Почему бы нет?

– Это не ответ.

– Детектив Хэнкок тоже так сказал.

– И все-таки?

– Здесь я могу заработать деньги. Мой отец станет мной гордиться.

– И все?

– Разве этого мало?

– Тебе сказать честно?

– Если я скажу нет, вас это остановит?

– Я думаю, что ты выбрал занятие, от которого тебя тошнит. И сделал это потому, что твой отец его одобрит.

– Зачем мне так делать?

– Чтобы наказать себя. Ты погубил сослуживца. Избежал наказания, и это не дает тебе покоя, потому что, в отличие от Хокинса, у тебя есть совесть. Ты подал в отставку. Ушел, можно сказать, из родного дома. Фактически запер себя в тюрьме, которую сам построил.

– Ошибаетесь! Мой отец мною гордится, и я ужасно этому рад.

– Ты пошел в армию вопреки воле отца. Надел форму назло ему.

– Вы не можете знать!

Кэмпбелл достал еще одну папку.

– Вот заключение психологов из школы рейнджеров, где ты учился. Во время вступительных испытаний ты говорил с ними искренне, по-другому нельзя. Ты рассказывал, что отец всю жизнь тебя третировал. В его глазах ты был недостаточно хорош по сравнению с братом и сестрой. Ты стал для него настоящим разочарованием.

Дивайн открыл рот, но промолчал.

– Или мне прочитать письмо твоего отца? Ты знаешь, в армии хранят любой документ, который попадает им в руки. А этот вдобавок оказался очень необычным. Обычно родители гордятся детьми, поступившими на службу, но не твой отец. Он не стеснялся в выражениях… – Кэмпбелл взял в руки еще один листок и опустил на него глаза. – Он назвал твое поступление в Вест-Пойнт «плевком в лицо». Добавил, что ты пошел туда нарочно, наперекор ему. Если двое старших детей – мечта любых родителей, то ты – олицетворение худших ночных кошмаров. – Генерал отложил лист в сторону. – Это его слова, не мои. Так что не надо рассказывать, как твой старик тобой гордится.

Дивайн опустил голову.

– Ты уволился из армии, где служил верой и правдой. Это был твой первый акт покаяния. Карьера на Уолл-стрит стала вторым.

– А работа на вас – третьим?

– Тебе решать. Но встает один вопрос: когда ты захочешь остановиться?