Роза

Я не видела их тел, ночью в моей комнате стояла синяя темнота. Но я слышала их взволнованный шепот, тихое причмокивание и дыхание. Теперь я не могла уснуть. Став частью их тел, я напряглась и почувствовала между ног тяжелый огонь. Они возились где-то в полутора метрах от моей кровати и обсуждали мой крепкий сон, я не шевелилась, чтобы не дать им повода понять, что слышу их. Светлана подавила смешок и выдохнула фразу о том, как ей хорошо. Он, я услышала, еще крепче обнял ее, и она попросила поцеловать себя там, внизу. Я знала, что там, внизу называется пиздой, я знала, что там, внизу называется влагалищем. Но она не могла назвать ни одного из этих слов. В ее просьбе я услышала тяжелое смущение, но желание получить удовольствие было настолько сильным, что она попросила еще раз. Он с тихим глухим стоном опустился и чмокнул ее в половые губы, а затем вернулся к ее лицу. Нет, сказала она, поцелуй как следует, и он еще раз опустился и задержался немного дольше. В ответ он попросил ее поцеловать там, внизу, и она быстро спустилась и, аккуратно чмокнув его член, вернулась обратно.

По опыту частой мастурбации я знала, что между губами есть маленький участок набухшей кожи, который отвечает за настоящее наслаждение. Светлана хотела, чтобы он ласкал этот бугорок языком, но он не сделал этого или сделал слишком быстро, а она в полной мере не ощутила то, что могла ощутить. Сейчас я думаю – почему он не сделал ей куннилингус? Была ли это брезгливость или он не делал его потому, что чувствовал себя униженным? Но и она не решилась сосать его член. Почему? Теперь думаю я. Похоже, я смотрю на ту ночь, как та, для кого любая сексуальная практика кажется нормальной и не содержит унижения и грязи. Но они были совершенно другими людьми, со своими принципами и представлениями, как должен выглядеть секс. В их беседе об оральном сексе я услышала ноты стыдливости и страха. Странно, думаю я, они стыдились делать минет и куннилингус, но не боялись заняться сексом в полутора метрах от спящего подростка.

Их движения были скованы тишиной, и одновременно – я это чувствовала – мое присутствие дарило им еще большее возбуждение. Мать говорила: запретный плод всегда сладок. В тот момент они упивались этим. Их секс был коротким, я услышала его тяжелый стон. Но мне казалось, что эта ночь вдруг выпала из череды ночей, а мы втроем оказались там, где есть только темная протяженность наслаждения. Меня волновало то, что происходило на полу, и одновременно мне хотелось, чтобы это поскорее закончилось.

Кончив, он тихо вышел из комнаты и принес стакан воды. Я слушала их шепот и думала, что мне обидно за Светлану, ее смущенная просьба не была удовлетворена, она хотела, чтобы он дольше был там, у нее между ног. Может быть, она хотела взять его голову обеими руками и со всей силой прижать ее к своей промежности. Так, чтобы внутренние стороны обоих бедер терлись о его щеки и капельки пота оставались на ее ладонях. Я слышала, как он кончил, но не понимала, кончила ли она. Я не знала, может ли женщина кончить от того, что мужчина вставляет в нее свой пенис, потому что мастурбируя в ванной, я кончала только от этого теплого бугорка. Еще долгое время мне казалось, что женщины кончают только от клиторальной стимуляции, а пенетрация – это дополнительные действия для удовлетворения мужчины. Погружая пальцы в свою вагину я ничего не чувствовала, мне казалось, что она глухая и слепая, как нутро закупоренной бочки. Одновременно с этим мне было странно, что у меня есть такое тугое вместительное отверстие. Я прощупывала шершавые влажные стенки вагины, и мои касания отдавались тянущей, ни на что не похожей болью.

Коротко поговорив, они заснули, и я услышала мерный храп. Их запах стоял в комнате, и от него некуда было деться. Я думала, что секс – это такой процесс, который захватывает всех существ, находящихся в нем. Тогда мне казалось нормальным, что они занялись сексом в моей комнате, думая, что я сплю. Я часто просыпалась среди ночи и слышала материн стон и скрип старого дивана через стенку. Теперь, будучи взрослой, я размышляю, что они могли уйти в ванную или закрыться в кухне – их бы никто не застал. Но они остались на полу в моей комнате, словно мой сон был частью и условием их возбуждения. С другой стороны, я размышляю, кем я была для них, если они решились заняться сексом в моей комнате? Может быть, их действия подразумевали безразличие ко мне. Возбуждение захлестнуло их, и они трахались на полу комнаты, стены которой были завешаны подростковыми плакатами с Эминемом и Земфирой. Моя комната в этот момент не принадлежала мне, она принадлежала взрослым, стремящимся удовлетворить свою половую потребность.

* * *