Роза

В молодости они с подругами ходили в бар, брали лимонад и ждали съема. После неудачной охоты она возвращалась на такси, денег, чтобы заплатить по счетчику, у нее, разумеется, не было. Сказав таксисту, что возьмет у матери и вынесет деньги, уходила в соседний подъезд, а когда таксист понимал, что она обманула его, и уезжал, Светлана спокойно шла в свой подъезд, поднималась на шестой этаж и ложилась спать. Несколько раз таксисты поджидали ее и угрожали расправой. Во всех случаях ей удавалось найти выход – она занимала деньги у подруг или под предлогом покупки необходимых вещей выпрашивала деньги у бабки.

Ее партнер, с которым она встречалась несколько лет, избивал ее до полусмерти. Однажды он выволок ее на площадку в подъезд и прыгал на ее голове, пока она без сознания в одном халате лежала на холодной плитке. Утром, придя с ночной смены, ее нашла бабка. Светлана не могла встать еще несколько недель. Она пи́сала кровью, и ее голова была похожа на кусок сгнившего мяса. Синяки долго сходили, она два месяца не выходила на улицу. После этого она снова сошлась с тем мужчиной и втайне от бабки встречалась с ним по квартирам. Моя мать ее прикрывала. Чего боялась Светлана? Неужели она не боялась смерти, полного своего разрушения, но боялась вылечиться и продолжить свою страшную странную жизнь?

Вглядываясь в нее, я осознаю, что совершенно не знаю ее. Она была как тот трутовик, появившийся на корне гостеприимного дерева. В лесу много таких грибов, и никто не знает их судьбы. Злой подросток ткнет в него ножом, дерево погибнет в грозу, некоторые грибы продолжат жить и разрастаться. Я думаю о людях, как о травах, деревьях и грибах. Я могу увидеть только то, что приподнято над землей, но тихого шепота сообщения корней и проводов мицелия я не смогу увидеть и услышать.

Я думаю о теле, о собственном теле. Я сплю, ем, занимаюсь сексом, валяю дурака и хамлю. И одновременно с этим оно меняется. Старая кожа отмирает, а ногти растут сами по себе, я не могу увидеть их роста. Но могу констатировать – ногти отросли и пора их подстричь.

Когда, спускаясь на эскалаторе, я вижу пробку в фойе метро, мне хочется думать, что мы – это семена растений и сила ветра несет нас куда-то, где мы сможем остановиться и на время услышать собственный рост.

Мне бы хотелось слышать звук, с которым растет дерево. Я, представляя этот звук, слышу гул и скрежет. Могучая сила, с которой дерево раздвигает пространство вокруг себя, мне недоступна.

Под моими ногами на листве ниточка переливающейся слизи. И коричневый слизняк прилип к белой подошве кроссовка. Он двигается медленно. Но стоит отвлечься на пару минут – слизняк уже здесь.

Похоже, все это время я недооценивала статику. Путь, преодолеваемый Светланой, теперь кажется мне сложной невидимой песней.

Когда я иду по тропе в свой лесной кабинет, то вижу много слизняков, они медленно ползут в разных направлениях. Некоторые, собравшись в аккуратный комок, застыли на дороге. В гугле я прочитала, что их завезли вместе с искусственными газонами из Испании. Эти инвазивные моллюски очень вредны, они переносят паразитов и портят урожаи. Агрономы рассчитывали, что слизняки не переживут холодной московской зимы, потому что на спячку они прячутся под тонким слоем листвы и почвы. Но слизни не погибли, а, наоборот, расплодились еще сильнее, и теперь весь лес и дачные участки Подмосковья заполнены ими. Я думаю о них и их душе. Оксана Тимофеева писала, что, согласно Аристотелю, человек содержит три души – растительную, животную и человеческую. По Тимофеевой, душа животного в человеке отвечает за перемещение, а растительная – за то, как мы пускаем корни в неродной земле. Я чувствую родство с этими коричневыми слизнями. Потому что совершенно нечаянно попала в Москву. Знали ли предки слизней, с которыми я делю свой лесной кабинет, что их дети приживутся за тысячи километров от родных виноградников? Когда-то мне казалось, что во мне есть только животная душа, я без умолку путешествовала и не могла пустить корни ни в одном из мест. Недавно я посетила Новосибирск, в котором прожила около четырех лет, и мне показалось, что меня никогда там не было. Для меня он твердый, как необитаемый каменный остров. В нем мне негде было зацепить свои хилые корни, и я без сожаления уехала оттуда. Теперь я живу в Москве, здесь я хожу на почту и в больницу, пишу свою книгу в лесу, и мне кажется, что Москва раскрыла свою корку и позволила мне пропустить корни сквозь ее почву. Теперь она моя родина, мой дом и место моего обитания. Как и красные слизняки, я медленно двигаюсь по ее телу и всюду оставляю свой биологический материал – частицы отмершей кожи, волосы и слюну. Кажется, она дает мне тепло и пищу. Здесь я чувствую, что она – мой страшный приветливый лес.

Блестящий слизняк выпятил свои мокрые рожки и снова стремится приползти ко мне. Но он не видит меня. Я для него всего лишь большой объект, на который он может забраться, чтобы продолжить свой путь.

* * *