Роза Бертен. Кутюрье Марии Антуанетты

Изредка Бертен неохотно соглашалась поставлять кокарды или, скорее, ленты в полоску — «а-ля народ»[113]. В августе 1789 года она изготовила всего-навсего три кокарды, в 1791 году — немного больше: тогда ее строго предупредили и кокарды должны были носить все. В основном ленты были двухцветные, сине-белые или розово-белые; когда были представлены три цвета, она избегала красного, предпочитая ему розовый или фиолетовый, раз уж Французская революция не может обойтись без полосок. Да и полосатые ткани были изобретены не в 1789 году. У мадемуазель Бертен они появились с середины 1770 года, а согласно «Меркюр де Франс» за октябрь 1730 года, тем летом все дамы были одеты в полосатую тафту, по большей части блестящую, отличающуюся «крайне и необыкновенно разнообразными красками, и чем причудливее, тем моднее, особенно сочетание широких полосок контрастных цветов». Несмотря на упущенную выгоду из-за самой первой волны эмиграции, мадемуазель Бертен получила утешительную премию: Болар, который метил очень далеко и хотел все и всех перекупить, обанкротился в начале революции, 17 сентября 1789 года.

В октябре 1789 года, к большому разочарованию герцогини Девонширской, которая была проездом в Париже и сокрушалась, что «изменила мадемуазель Бертен», сама создательница моды начала бороздить Европу вслед за первыми эмигрантами. С собой она увозила ящики, полные перьев и шелковых лент, и четырех работниц. Так, граф д’Эспиншаль писал, что в Турин «мадемуазель Бертен привезла двух девушек из магазина»[114]. Вместе со своими закройщицами и примерщицами, своим «батальоном в юбках», она проявляла собственные таланты в Кобленце, где подражали прежнему французскому двору.

Летом 1790 года мадемуазель Бертен выдала замуж свою племянницу за выходца из богатой семьи судовладельцев из Ла-Рошели Жана Матюрена Шассерио, торговца шитьем из Лиона, дядю художника Теодора Шассерио. В это время во Франции дул ветер свободы, и женщины им наслаждались вволю. Так, настоящий скандал разразился из-за некой мадам де Бресси из Лиона, которая прогуливалась в Пале-Рояль, одетая в мужскую одежду — белый мундир с красными отворотами и отделкой. В сутолоке, возникшей из-за ее наряда, она обнаружила пропажу часов.

«Крупные игроки» мира моды, возбужденные политическими событиями, уступили место новому поколению, столь же скандальному, как и их предшественники. В начале мая 1791 года две соседки «Великого Могола» жестоко поссорились: Декуст, торговка модными товарами в Пале-Рояль на деревянных галереях, № 220, облила чернилами разложенные на прилавке чепцы и шляпки мадемуазель Эме, чей магазин находился на той же галерее под № 199[115].

Изделия придворной моды стало невозможно продавать в революционной столице. Еще до 1789 года Болар начал передавать вышедшие из моды нераспроданные вещи двум капитанам кораблей в Гавре, чтобы продать их в Америке.

Бертен тоже была вынуждена ездить за границу чаще, чем обычно, чтобы отделаться от устаревшей одежды, изготовленной для двора, и добиться выплаты задолженностей от своих иностранных клиентов. Все торговцы туалетами поступали так же. Пьер Ибер через двадцать пять лет написал, что он отправлялся искать «оплаты своих счетов, которую беды века сделали невозможной. Я не мог даже во время своих частых путешествий в Германию пристроить большую часть своих изделий, изготовленных для двора, которые у меня все еще оставались». Из Майнца он обеспечивал связь между Бертен и «Великим Моголом», перевозя наличные деньги и ценности.

Превост, торговец перчатками, и Жан Пьер Мессен, ювелир королевы, бывший субарендатор Розы в доме № 13 на улице Ришелье, — делали то же самое во Франкфурте.

В этот период росло количество пасквилей против королевы и ее модистки. Некоторые были относительно умеренными, как тот, что был написан неким Прюдоммом («Честным человеком»), который еще не стал одержимым хулителем Марии Антуанетты: «Нынешнее украшение весьма элегантно, с этим нельзя не согласиться; но не будучи крайне необходимым, не желая исключать изящество и хороший вкус, можно было бы пожелать большей благопристойности»[116].

В других — клеймились грядущие излишества, и мадемуазель Бертен названа «отвратительным существом, за которую Мария Антуанетта не раз платила долги»[117].

В последние месяцы 1790 года подрыв доверия к ассигнациям и дефицит наличных денег привели к тому, что луидоры, экю и су поднялись в цене и появились ростовщики, которых возненавидел народ. Распространялись буклеты, обвиняющие Бертен, а также Неккера или кардинала Роэна в членстве в ростовщическом банке: санкюлоты предполагали, что они причастны к игре на бирже, и ей было от чего зашататься.