Роза Дюруа

Он выбежал из здания во двор, пробежал его и попал на параллельную улицу. Дальше все казалось просто. Пончо поймал такси и велел ехать в аэропорт. Он, разумеется, не заметил, как в этот же момент одна из машин, припаркованных у тротуара, также двинулась с места и поехала вслед за такси.

ГЛАВА 43

Херувим сидел в баре одного из самых невзрачных кварталов Гвадалахары. Рядом с ним сидел мрачный бородатый тип средних лет. Это был старый знакомый Херувима по имени Чава. Его боялись все в округе, потому что известно было, что он личность темная. Ходили слухи, что на его совести несколько «мокрых» дел. Про этого Чаву и вспомнил Херувим, когда Пиявка огорошил его неожиданным поручением: убрать Розу. Эта затея показалась Херувиму очень опасной. Ничего себе, это не то что пугать разоблачениями слабонервных дамочек. В таких делах как раз Херувим был мастак. Вместе в тем ослушаться Пиявки он не осмеливался. Он знал, что у их главаря руки длинные, он мог достать где угодно. Кроме того, Херувим собирался вернуться в Мехико и ссориться с Пиявкой ему было никак нельзя. Столичная жизнь ему понравилась, и Гвадалахара казалась очень скучной. Тем более, если их план насчет Розы осуществится, будет очень кстати оказаться подальше от этого места.

Как бы то ни было, Херувим не считал себя специалистом по «мокрым делам» и решил, что то вознаграждение, которое он себе выговорил, вполне позволит ему прибегнуть к услугам своего друга Чавы. Именно поэтому он и пригласил его сейчас в бар. Чава сейчас был без денег и без работы, так что предложение Херувима его заинтересовало.

— Говоришь, убрать одну даму? А что она сделала тебе или твоему шефу?

— Да мне-то, собственно, ничего. У нас с ней совсем другие дела были, — неохотно отозвался Херувим. — Это, собственно, заказ моего шефа.

— Ну и сколько он тебе отвалит?

— Не так уж и много, но мне не отвертеться. А с тобой мы договоримся, я тебя не обижу.

— Так-то оно так, да плохо, что эта дамочка тебя знает. Так они быстро могут на тебя выйти.

— Не бойся, Чава, — сказал Херувим. — Мы с ней так встречались, что меня никто из ее знакомых не видел. А если ее не будет в живых, то тем более ко мне никаких концов.

— Ну я тебе вот что скажу, — пробурчал Чава. — Ты что-то здесь стал уж слишком широко жить. Пора тебе, приятель, лечь на дно. А иначе я на такое дело не согласен.

— Ладно, твоя правда, — согласился Херувим. И подозвал официанта, чтобы заказать еще стаканчик текилы.

Дульсе писала очередное письмо Лус:

«Дорогая Лус!

Я ужасно переживаю из-за папы. Напиши, неужели у него что-то серьезное с этой женщиной? Если так, то нам нужно срочно что-то предпринимать. Ведь время уходит.

Я ужасно устала учиться в твоей школе. Хотя ребята хорошие. Особенно мне нравится Энрике. Мы с ним ходили в кино на «Кинг-Конга» и еще в баре ели мороженое. Может быть, зря я раньше считала, что с мальчишками дружить глупо.

А девчонки у вас некоторые противные. Я вчера слышала, как Маргарита и Мария Элена шептались, что я не хочу петь, потому что зазналась и у меня «звездная болезнь». Представляешь, какие дуры! Мне хочется, чтоб ты приехала поскорее и спела так, чтобы они все от злости лопнули.

Мама ужасно занята, она готовит оформление для благотворительного бала и приходит поздно. Я ее сейчас редко вижу. Она иногда веселая, смеется и шутит с нами, а иногда серьезная и задумчивая, и тогда мне ее очень жалко. Я спросила ее, любила ли она папу, и она сказала, что да, очень. Но что-то она не договаривает. Когда я стала дальше спрашивать, она велела мне ложиться спать. Мне кажется, когда она вспоминает папу, то очень переживает.

Эрнандо приходил к нам с цветами и долго сидел у мамы. Сеньор Наварро ее один раз провожал, но увидел меня и не зашел. (Ловко я его напугала!) Но ведь они оба будут на балу, а там всякое может случиться. Может, нам пора открыть правду, а то мне как-то не по себе.

Пиши скорее.

Твоя любящая сестра Дульсе».

Дульсе действительно в последнее время ходила озабоченная. В школе ей приходилось нелегко, но поскольку семестр только начинался и спрашивали еще не очень много, то ее пробелы в знаниях оказались не так заметны. По математике Дульсе здорово выручал Энрике. В первую же неделю он подошел к ней на перемене и сказал:

— Тебе не нужно помочь с математикой? Или ты сама решила?

— Да нет, как-то все непонятно, — сказала Дульсе. — Помоги, пожалуйста.

Таким образом этот вопрос был улажен. Правда, иногда помощь Энрике выражалась в том, что он давал Дульсе списывать домашнее задание, но Дульсе успокаивала себя тем, что, раз ее примерная сестрица такое себе позволяла, значит, ей и подавно можно.

С английским было сложнее. Учительница недоумевала, что стряслось с ее лучшей ученицей, куда девалось ее прекрасное произношение. Она даже собиралась поговорить на эту тему с мамой девочки, но, к счастью, у нее пока не хватало времени.