Роза Дюруа

Конечно, странно было бы так реагировать на детский рисунок. Но дело в том, что Лус нарисовала так точно, что ошибиться Томаса не могла. Если, конечно, это была Лус. Никогда раньше она не проявляла живописных талантов. Никогда раньше… Томаса остановилась.

— Кто это? — спросила она у девочки, показывая на портрет Рикардо.

Дульсе молчала.

— Твой отец? — спросила Томаса.

Девочка кивнула.

— Понятно. Виделась с ним в Мехико?

Дульсе опять кивнула.

— То-то я смотрю: вроде и моя девочка, а вместе с тем другая.

Дульсе больше не могла молчать:

— Томаса, я Дульсе Мария.

Томаса обняла Дульсе и прижала к себе.

— Деточка, как хорошо, что ты нашлась. Мы же думали, что ты погибла при землетрясении. Тогда мама твоя сознание потеряла, нас быстро в больницу отвезли. Лус-то у меня на руках была, а тебя тетя Кандида схватила, и только мы тебя хотели забрать, как начались подземные толчки, все смешалось, и ничего не стало видно. Нам показалось, что ты попала под обломки.

— Мне потом папа рассказывал. Они тоже думали, что я погибла, а большая плита упала от меня в нескольких сантиметрах. Меня только оглушило. Они меня потом увидели. А папина сестра старшая тогда погибла.

— Помню, помню я эту Дульсину. Нехорошо так говорить о покойных, но она недобрая была женщина.

— Я так и подумала по разговорам взрослых, хотя мне никто, конечно, прямо не говорил. А вот тетя Кандида очень добрая. Она меня как родную воспитала.

— Ну понятно. Она всегда хотела ребеночка иметь. Надо же, как в жизни выходит. Роза тут убивалась, все глаза выплакала, что ребенка лишилась, а ты там столько лет без матери росла. — И Томаса опять крепко прижала к себе девочку, как будто боясь потерять ее снова. — Погоди, — вдруг сказала она. — Ты, значит, к нам заявилась, чтобы с мамой познакомиться, а наша-то Лусита, выходит, у вас осталась?

— Да, Томаса. У нее все в порядке, я от нее письмо получила.

Томаса засыпала Дульсе вопросами, и девочке пришлось рассказать ей все с самого начала, с той минуты, когда она впервые увидела свою сестру на экране телевизора.

— Ну и ну, вот вы какие бедовые оказались, — качала головой Томаса.

— Так мы же близнецы. Я читала в одной книжке, что близнецы всегда очень хорошо понимают друг друга. Мы как только начали разговаривать, сразу почувствовали, как будто давно знакомы.

— Вот чудеса-то, — вздыхала Томаса. — Хвала Пресвятой Деве Гвадалупе, что тебя уберегла.

— Томаса, но объясни, пожалуйста, почему вы с мамой не вернулись домой?

— А это уж тебе мама сама расскажет. Да что же мы тут сидим. Надо скорее звонить ей на работу и сообщить про тебя.

Дульсе испугалась:

— Нет, Томаса, миленькая, не надо ничего никому говорить, а то все испортим!

— Да что же мы испортим, глупая девочка?

— Понимаешь, во-первых, мы с Лус дали друг другу слово действовать заодно. Но это не главное. Мы хотим, чтобы папа и мама были вместе.

— Да кто ж этого не хочет? — вздохнула Томаса.

— А ты уверена, что, если мы сейчас все выложим маме, она сразу решит вернуться к папе?

— Уверена? Ну как сказать? Наверно, захочет.

— Понимаешь, надо ее как-то подготовить. Лус писала, что у моего папы сейчас появилась какая-то знакомая женщина.

— Выходит, он опять за старое? Тогда Розе не будет с ним счастья.

Дульсе опять чуть не заплакала.

— Ну как ты не понимаешь, Томаса! Папа очень хороший, просто замечательный. Он так тосковал по маме. И вообще он в сто раз лучше, чем этот надутый сеньор Наварро, который к нам приходил.

— Ну-ну, девочка, я же не хотела тебя обидеть. Я сама больше всего на свете хочу, чтобы у твоих родителей все наладилось. Просто мне кажется, это им самим придется решать.

— Хорошо, Томаса, но я прошу тебя: не говори маме ничего сейчас. Я хочу дождаться еще письма от Лус. Давай подождем хотя бы до того, как пройдет этот бал: мама из-за него сейчас так занята, ей и так забот хватает. Ну пожалуйста.

— Ладно, — сказала Томаса, — я десять лет молчала, помолчу еще несколько дней. Только я тебе скажу, что я думаю: от этих секретов одни только беды.

— Я сама не люблю секретов. Обещаю тебе, что сразу после бала мы все расскажем маме. Только ты мне поможешь, потому что одна я боюсь говорить.

— Ладно, глупышка, — сказала Томаса и снова поцеловала девочку.

ГЛАВА 44

Утром Эрлинда как ни в чем не бывало подала мужу завтрак. Тино еще спал. Смотря в ее усталые глаза, Рохелио понял, что больше не может играть в эту игру.

— Эрлинда, дорогая, скажи, что с тобой? — снова уже в который раз спрашивал он.

Но жена вновь лишь покачала головой, не желая идти на откровенность. Рохелио вздохнул. Он совершенно отчаялся. А чего стоит вчерашнее происшествие — деньги исчезли и вдруг появились снова. Значит, она брала их, но зачем? А почему вернула? Тот, кому они предназначались, отказался взять их, не пришел? Рохелио терялся в догадках. Но заговорить с женой напрямик он все же не решился.