Роза Дюруа

Пришла тетя Ванесса, но она никогда не бывает особенно веселой, хотя и очень хорошая и добрая. Пришли дядя Рохелио и тетя Эрлинда с маленьким Тино. Дульсе очень рассчитывала на их приход, особенно на тетю Эрлинду. С ней раньше никогда не бывало скучно. Они, бывало, пели, Эрлинда играла на гитаре. Иногда даже устраивали танцы, причем танцевали не только бальные танцы, принятые, как выражается тетя Кандида, «в приличном обществе». Нужно было видеть, как тетя Эрлинда и дядя Рохелио отплясывали сарабанду. Но в этом году их как будто подменили. Тетя Эрлинда почти весь вечер молчала и совсем не улыбалась. Дядя Рохелио тоже казался каким-то необычно мрачным. Тетя Ванесса и раньше была грустная, а сейчас она даже, наоборот, старалась всех немного рассмешить, но это ей не удавалось.

Один Тино, казалось, радовался Пасхе. Он с удовольствием уплетал пирожные, пил лимонад, который приготовила Селия, и был счастлив. В конце концов Дульсе увела его из гостиной в свою комнату, и они включили маленький переносной телевизор, который обычно стоял на кухне, чтобы Селии было не так скучно готовить.

По одной программе показывали рекламу, и Тино переключил телевизор на другую программу. Там выступал какой-то детский хор, и Дульсе уже хотела переключить дальше, но Тино закричал:

— Смотри, тебя показывают!

— Меня? — удивилась Дульсе. — Да ты что! Я же в жизни никогда не пела.

— Тебя! — настаивал Тино. — Да ты посмотри.

Дульсе только махнула рукой и уже взялась за переключатель, но тут девочку-солистку показали крупным планом, и Дульсе так и застыла на месте как пораженная громом. Там действительно показывали ее! Когда первый шок прошел, она поняла, что солистка просто очень похожа на нее самое. У Дульсе никогда не было такой красивой белой блузки, она никогда не зачесывала волосы назад, а носила свои густые волосы распущенными или убирала их под обруч. Но если не считать этого, девочка на экране телевизора была похожа на Дульсе как две капли воды.

— Просто это старый телевизор, он плохо показывает, — сказала Дульсе, — и экран маленький. Поэтому нам просто кажется.

— Нет, не кажется, — возражал Тино.

— Хорошо, пойдем включим большой телевизор в гостиной, — предложила Дульсе, — ты сам убедишься, что ошибся. Мало ли на свете похожих людей.

Они сбежали вниз и подошли к телевизору.

— Нет, нет! — стала возражать тетя Кандида. — Если вы хотите смотреть мультфильмы, поднимайтесь наверх. Хаиме специально для вас перенес маленький телевизор с кухни.

— Мы на одну минуточку, — взмолилась Дульсе, — мы не будем мешать.

— Мы выключим звук! — добавил Тино.

— Что за идея смотреть телевизор без звука! — пожала плечами Кандида.

— Канди, пусть немного посмотрят, — остановил сестру Рикардо, — сегодня же праздник. Пусть немного побалуются.

Кандида что-то недовольно проворчала, но больше ничего не сказала, ребята включили телевизор и быстро нашли программу, по которой передавали детский хор.

Сначала Дульсе была разочарована — показывали какого-то бородатого старикана, который руководил этим хором. Он долго рассказывал его историю, говорил о планах на будущее. Было видно, что он гордится своими ученицами.

— Откуда он? — спросила Дульсе у Тино.

— По-моему, он сказал — из Гвадалахары, — пожав плечами, ответил мальчик.

— Надо же, — начала говорить Дульсе, но осеклась.

Камера вновь показывала два ряда девочек, которые пели «Аве Мария». Вот вступает солистка. «Ну, ну, — умоляла Дульсе, — покажите ее снова крупным планом. Так мне не разглядеть». Тино тоже внимательно вглядывался в экран.

И вот, как будто далекий телеоператор услышал ее мольбы, на экране крупным планом появилось лицо девочки-солистки. Теперь на большом цветном экране Дульсе могла ее разглядеть лучше. Увидев это лицо, она вздрогнула. Если бы она твердо не знала, что никогда в жизни не пела в хоре и вообще не занималась музыкой, что у нее нет и не было такой блузки и что вообще она живет не в Гвадалахаре, а в Мехико, Дульсе бы, наверно, сама стала сомневаться, а не ее ли сейчас показывают по телевизору.

Она оглянулась на взрослых, но они продолжали сидеть за столом, не оборачиваясь, и ничего не видели. Дульсе хотела было позвать их, привлечь их внимание, но что-то остановило ее. У нее мелькнула какая-то смутная мысль, совершенно неоформленная, которую она, наверно, не смогла бы даже выразить.

Теперь камера отъехала назад и показывала хор девочек в полный рост.

— Как хорошо поют дети, — сказала тетя Эрлинда и обернулась. На ее лице играла грустная улыбка.

— Да, очень красиво, — согласилась Кандида. — Дети — цветы жизни, милые, невинные крошки.

Дульсе еле сдержалась, чтобы не ответить тете что-нибудь колкое. Она терпеть не могла, когда тетушка высказывала что-нибудь в таком духе.

Но в это время снова показали солистку, и Дульсе вновь замерла. Глаза, волосы, черты лица, рост — они были похожи друг на друга как сестры-близнецы. «Близнецы!» — это слово ударило Дульсе как током. «А что, если…».

— Где, где они выступают и будут ли еще выступать? — зашептала она Тино. — Когда они уезжают? Послушай, вдруг скажут.