Роза и кинжал

– Тарик, – кивнула Ирса, бросив на вошедшего юношу встревоженный взгляд.

– Где он?

– Отправился умыться несколько минут назад, – тихо отозвалась она, поднимаясь на ноги. – Я только что напоила Шахразаду успокоительным отваром, чтобы она могла поспать. – Ирса нервно посматривала на вход в шатер, смущенно потирая плечо. – Не следует ее тревожить, оставаясь здесь. Кроме того, Халид… то есть халиф скоро вернется… – она осеклась, но скрытое за невысказанными словами послание было ясно.

– Значит, она спит? – уточнил Тарик, проигнорировав предупреждение, хотя и знал, что Ирса сделала его из лучших побуждений.

Та кивнула.

Подавив утомленный вздох, Тарик сел рядом с собственной постелью, которую сейчас занимала Шахразада. Она лежала на животе, щекой на его подушке. Рану покрывала лечебная припарка.

Ирса опустилась на колени с другой стороны и бросила на сына эмира отчасти сочувственный, отчасти раздраженный взгляд.

Лишь спустя несколько минут Тарик нашел в себе силы посмотреть на нее прямо.

– Я очень сожалею о случившемся, Сверчок. Пожалуйста, поверь – мне бы и в голову не пришло ранить Шахразаду.

– Мне прекрасно это известно. Но извиняться следует не передо мной, – тихо отозвалась Ирса.

– Я знаю.

– Раз так, думаю, мудрее всего сделать выводы из совершенного и в будущем поступать осмотрительнее, – с этими словами она собрала в мешочек травы, из которых заваривала сестре чай, и отошла от ее постели.

Тарик взял Шахразаду за руку и переплел их пальцы, как делал много раз до того. Кожа ее ладоней казалась мягкой, не считая образовавшихся за годы тренировок мозолей. За годы, которые он провел рядом, подбадривая и поддерживая в желании бросить вызов судьбе. В желании стать не просто чьей-то женой, как ожидалось, а требовать всеобщего внимания, куда бы ни пошла, как умела только Шахразада. С того дня, как Тарик осознал, что для него в мире существует только одна девушка – и так будет всегда.

Только она одна. Навечно.

Даже понимая, что поступает неправильно, Тарик не удержался и нежно провел большим пальцем по коже Шахразады, так как знал: вряд ли когда-то еще выпадет шанс до нее дотронуться, что так отчаянно хотелось сделать.

В последний раз.

– Прости меня, Шази-джан, – прошептал Тарик. – Если бы я мог повернуть время вспять, то никогда бы не выстрелил, ни за что на свете. И лучше бы сам вместо этого умер тысячу раз. – Он опустил голову так, что они едва не соприкасались лбами. – Когда мне показалось, что ты погибла, то был готов на все в обмен на твою жизнь. Не могу передать, насколько сожалею о своем поступке, любовь моя. Я не в состоянии позабыть о ненависти, как сумела ты, но клянусь в следующий раз прислушаться к тебе, какими бы неприятными ни счел твои слова. Обещаю, что прислушаюсь, Шази. – Тарик выпрямился, потом склонился, чтобы поцеловать спящую девушку, и прошептал на ухо, нежно отводя от ее лица непокорную прядь: – Жизнью клянусь, что никогда больше ты не пострадаешь от моей руки.

Приглушенное восклицание из дальнего угла заставило Тарика вскинуться и резко обернуться. Ирса аль-Хайзуран с застывшей гримасой ужаса смотрела на вход в шатер.

В проеме стоял халиф Хорасана.

И наблюдал за разворачивающейся сценой.

Тарик не смог прочитать на лице соперника ровным счетом ничего. Ни намека на эмоции. Ни малейшего признака, что он слышал хоть слово.

Спустя пару мгновений халиф медленно прошел внутрь, все так же неторопливо подобрал лук с двойным изгибом и колчан со стрелами, опустил на лицо капюшон риды и направился наружу, так и не произнеся ни слова.

Тоже молча Тарик последовал за ним в пустыню.

Там халиф остановился, вручил спутнику лук со стрелами, отошел на двадцать шагов и обнажил свой шамшир, одним плавным движением разделив клинок надвое. И все это проделал спокойно, как спокойно бывает при затишье перед бурей.

– Три стрелы, Тарик Имран аль-Зийяд, – произнес противник негромко, однако его бесстрастные слова каким-то образом без усилий далеко разнеслись по воздуху. – И три выстрела. Никто не станет тебя останавливать. Никто не будет меня защищать. Воспользуйся тремя шансами закончить начатое возле колодца.

– Почему именно тремя? – поинтересовался Тарик, подражая безразличному тону собеседника и одновременно вскидывая колчан со стрелами на плечо.

– Один я должен тебе за твою двоюродную сестру. – Халиф воткнул один из клинков в песок перед собой так, что украшенная драгоценными камнями рукоять закачалась, блестя в лунном свете, другим же описал сверкнувшую дугу. – Второй – за тетю. И последний – за потерянную любовь.

Взгляды противников встретились и скрестились.

Даже на расстоянии странные глаза халифа мерцали, как у потустороннего существа.

– Но когда ты потерпишь неудачу – а ты непременно ее потерпишь, – поклянешься никогда не повторять того, чему я только что стал свидетелем.

– Неужели ревнуешь? – не удержался от усмешки Тарик, и эхо его громких слов разнеслось над холодными песками.

В небе плыли светло-фиолетовые облака: достаточно быстро, чтобы привлечь внимание, но слишком медленно, чтобы вызвать серьезное беспокойство.