Роза и шип

Амрат услышал, как ахнула Анна. Это решило дело. Король встал между графами.

Амрат был подобен горе – Конрад не мог добраться до Хефта, не мог даже увидеть его. Могучая ладонь короля стиснула запястье Конрада.

– Это праздник, Конрад, – произнес король мягким, но низким голосом, напоминавшим предостерегающее ворчание.

Конрад посмотрел на свою обездвиженную руку, затем на бородатое лицо. Помедлил. Потом угрюмо кивнул, словно только что очнулся ото сна.

– Присматривай за этими двумя, – шепнул Амрат Лео, глядя, как Конрад пытается вернуть кинжал в ножны.

– Присмотрю, но мой рык не столь эффективен, как твой. А меча у меня нет.

Амрат почувствовал, как маленькая рука скользнула в его ладонь, и ощутил нежное пожатие Анны: «Спасибо».

Король оглядел толпу. Он был на голову выше всех. После тоста гости разбрелись, отправились в обеденный зал, в бальный, даже в тронный. Слуги в белых перчатках сновали в толпе с серебряными подносами над головой. В углу Перси Брага беседовал с лордом Валином и сэром Эктоном.

– Похоже, Перси трудится на собственном празднике, – сказал Амрат Анне.

– Так это хорошо. Показывает его преданность делу.

– Или амбициям.

– Ты похож на Саймона, – заметила Анна.

– Саймон – хам, но умный. Умнее меня.

– Перси тоже умен.

– Знаю… это меня и тревожит. Я окружен гениями.

– Включая меня?

– Тебя в первую очередь. – Он оглядел Анну с притворным подозрением и пожал ей руку. – Ты опасней их всех.

Осматривая зал, он не смог найти своего сына Алрика, но Ариста сидела возле очага в одиночестве и читала.

«Если я ничего не сделаю, она станет новой Клэр».

– Ваше величество!

Повернувшись, Амрат заметил епископа Сальдура, спешившего к нему в своей черно-красной сутане. Король не видел церковника несколько месяцев, но старик нисколько не изменился. Амрат мог поклясться, что он выглядел точно так же, когда король был мальчиком, разве что стал чуть ниже. Епископ состарился – и перестал меняться. Со стариками так и бывает. Дети быстро взрослеют, потом ненадолго задерживаются в дивном периоде зрелой юности. Но вскоре старость обрушивается на них, подобно болезни. Волосы редеют, появляются залысины, темные пряди становятся седыми, отрастают животы, обвисает кожа – однако в какой-то момент разрушать становится нечего.

– Как дела, Саули? Как съездили в Эрванон? Жив ли патриарх?

– Благодарю, что спросили. Его святейшество в добром здравии, а поездки в экипаже утомительны. Я вернулся лишь два дня назад и спешил всю дорогу. Не хотел разочаровывать нашего нового канцлера. Что произошло с… – Сальдур кивнул на Конрада. Лео взял того под руку и вел прочь, обещая выпивку получше сидра.

– Ничего, слишком много веселья и слишком мало закуски.

Сальдур бросил взгляд через плечо.

– Снова щит?

– Что за праздник без драки? – улыбнулся Амрат.

– Такая драка может разжечь гражданскую войну.

– Дома Джерлов и Редов враждуют уже пять сотен лет. Я могу спать спокойно.

Сальдур разгладил складки на рукавах.

– Ваше величество, мне нужно поговорить с вами наедине.

– Что-то случилось?

Старый епископ понизил голос до шепота:

– Боюсь, что да, и это касается вас и вашей семьи.

– Моей семьи? Что с ними не так?

– Быть может, нам следует продолжить эту беседу в часовне наверху, где я смогу говорить свободно.

– Вы ведете себя так, будто нас окружают враги.

Епископ наклонился ближе и тихо сказал:

– Если я прав, так оно и есть, и они жаждут королевской крови.

* * *

В обществе епископа Сальдура Амрат всегда чувствовал себя неуютно – как и в обществе большинства церковников. Мать и отец Амрата были преданными последователями церкви Нифрона. Учитывая его натянутые отношения с родителями, несложно понять, почему Амрат посещал Маресский собор только по случаю больших церковных праздников, свадеб и похорон. Праздники он бы тоже пропускал, если бы они не требовали его присутствия как главы государства. Отказ от церкви не был полностью обусловлен враждой Амрата с родителями; церковники казались ему странными. Они слишком много улыбались, были скоры на одобрение и поддержку, однако за растянутыми губами и мягкими словами крылось осуждение. Ни один человек не был для них достаточно хорош – по крайней мере, ни один живой человек. Мертвецы являлись образцом для подражания.