Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

— Славное создание. И так хочет помочь! Правда, она довольно глупа и не очень-то разбирается в политике. Женщины этого класса вообще в политической жизни проявляют полную апатию.

По моим представлениям, миссис Барт принадлежала к тому же классу, что и миссис Карслейк. Чтобы досадить ей, я сказал:

— В сущности, совсем как Тереза.

Миссис Карслейк, казалось, была шокирована.

— О, что вы?! Миссис Норрис очень умна, — горячо возразила моя собеседница, но тут же, как всегда, в ее словах появилась некоторая доля яда. — Иногда, по-моему, даже слишком умна. У меня создается впечатление, что она нас всех презирает. Умные женщины часто излишне погружены в себя. Разумеется, я бы не стала называть миссис Норрис эгоистичной…

Тут миссис Карслейк снова перешла к миссис Милли Барт.

— Хорошо, что у миссис Барт появилось какое-то занятие, — сказала она. — Я, знаете ли, полагаю, что она несчастна в семейной жизни.

— Очень жаль!

— Этот Барт! Он же совсем опустился! Шатаясь, выходит из «Герба Сент-Лу», перед самым закрытием. Право же, удивляюсь, что его еще обслуживают! И, по-моему, он бывает довольно груб… Во всяком случае, так говорят соседи. Она, знаете ли, его до смерти боится.

Кончик носа у миссис Карслейк дрожал — по-видимому, от приятного волнения.

— Почему же она не уйдет от мужа? — спросил я.

— О-о! Помилуйте, капитан Норрис! Она не может сделать ничего подобного! Куда она пойдет? Родственников у нее нет. Иногда мне кажется, появись какой-нибудь чуткий молодой человек… Я не думаю, что она женщина твердых принципов. И она довольно хорошенькая, хоть и простовата.

— Вам она не очень нравится, не правда ли? — спросил я.

— Нравится, конечно… Хотя я ее, разумеется, мало знаю. Ветеринар… я хочу сказать, это в общем не то, что врач.

Отметив это социальное отличие, миссис Карслейк решила проявить участие и поинтересовалась, не может ли она что-нибудь для меня сделать.

— Очень любезно с вашей стороны, — ответил я. — Нет, не думаю, чтобы мне что-нибудь понадобилось.

Я посмотрел в окно. Взгляд миссис Карслейк заинтересованно устремился в том же направлении.

— О! Это Изабелла Чартерно, — сказала она.

Мы вместе смотрели на приближающуюся Изабеллу. Вот она прошла через калитку, выходившую в поле, и поднялась по ступеням террасы.

— Довольно красивая девушка, — заметила миссис Карслейк. — Но очень тихая. Я полагаю, такие тихони часто бывают хитрыми.

Это слово вызвало во мне негодование, но я не успел ничего ответить, так как миссис Карслейк тут же удалилась, выдав свою реплику, так сказать, «под занавес».

Хитрая… Какое ужасное слово! Особенно применительно к Изабелле. Наиболее явная черта в характере Изабеллы — прямота! Бесстрашная, почти невероятная прямота!

Внезапно я вспомнил, как ловко Изабелла набросила шарф на рассыпавшиеся злополучные таблетки. Легкость, с какой она притворилась, будто поглощена разговором. И все это без малейшего волнения или беспокойства… просто и естественно… как будто именно так поступала всю жизнь.

Быть может, именно это имела в виду миссис Карслейк, назвав Изабеллу хитрой?

Я решил узнать, что думает по этому поводу Тереза. Сама она никогда не высказывает свое мнение, но, если ее спросить, ответит.

Как только Изабелла вошла, я тотчас увидел, что она взволнована. Не знаю, было ли заметно другим, но я понял это сразу. В какой-то мере я научился понимать Изабеллу довольно хорошо.

— Руперт едет, в самом деле едет, — сказала она отрывисто, не теряя времени даже на обычное приветствие. — Может появиться в любой день… Он, конечно, летит самолетом.

Она села, сложив тонкие руки на коленях, и улыбнулась. За ее головой, в саду на фоне неба возвышался тис. Лицо Изабеллы выражало блаженство. Поза, общий вид что-то мне напоминали… что-то такое, что я недавно то ли видел, то ли слышал…

— Приезд Руперта очень много для вас значит? — спросил я.

— Да. О да! Я так долго ждала!

Это напомнило мне Мариану[61], ожидавшую любимого в своей уединенной усадьбе. Вообще, по-моему, Изабелла отчасти принадлежала к временам, описанным Теннисоном.

— Ждали Руперта?

— Да.

— Вы… его любите?

— Я думаю, что люблю его больше всех на свете. — Помолчав мгновение, она повторила, вложив, однако, в эти слова несколько иную интонацию: — Я… думаю…

— Вы не уверены?

Она посмотрела на меня с неожиданным беспокойством.

— Разве можно быть в чем-то уверенным?

Это не было утверждением. Это определенно был вопрос. Она спрашивала меня, надеясь, что я знаю нечто ей неизвестное. Она, конечно, не подозревала, как больно ранила меня этим вопросом.

— Нет, — сказал я резко, — никогда нельзя быть уверенным.

Изабелла приняла ответ, опустив взгляд на свои спокойно сложенные на коленях руки.

— Понимаю, — тихо произнесла она. — Понимаю.

— Сколько лет прошло с тех пор, как вы его видели?

— Восемь.

— Вы романтичное создание, Изабелла!

Она вопросительно взглянула на меня.