Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

Я пристально смотрел на него. Только что, всего лишь на мгновение, Джон Гэбриэл приобрел в моих глазах титанические пропорции, но тут же съежился до обычных человеческих размеров. Он плюхнулся в кресло и вытянул ноги. Я вдруг увидел его таким, каков он и был на самом деле (если не брать в расчет его обаяния): грубый, низкий тип, к тому же еще и жадный.

— Вы можете возблагодарить звезды, — продолжал Гэбриэл, — за то, что я не хочу ничего больше. Люди жадные и своекорыстные не наносят миру тяжелых ран — для таких людей в мире достаточно места. Это подходящий тип, чтобы управлять. Но да поможет небо той стране, где к власти приходит человек, одержимый идеями! Человек с идеей в голове сотрет в порошок простых людей, заморит голодом детей, сломает жизнь женщинам — и даже не заметит этого! Кроме идеи ему все безразлично. В то время как простой хапуга не принесет особого вреда: ему хочется только обустроить свой собственный уютный уголок и, когда он этого добьется, не станет возражать, чтобы и рядовой человек тоже был доволен и счастлив. Собственно говоря, он даже предпочтет, чтобы рядовой человек был доволен и счастлив — ему так спокойнее! Я очень хорошо знаю, чего хочет большинство людей. Не так уж и многого: чувствовать себя значительным, иметь возможность жить чуть-чуть лучше соседа и чтобы им не очень-то помыкали. Запомните мои слова, Норрис, как только лейбористы придут к власти, они тут же совершат свою большую ошибку.

— Если придут, — поправил я.

— Безусловно придут, — уверенно возразил Гэбриэл. — И я вам скажу, в чем будет их ошибка. Они начнут нажимать на народ, и всё, конечно, с самыми благими намерениями! Те, кто не является закоренелым тори, — все с причудами. Упаси от них Боже! Просто удивительно, сколько страданий может причинить высокомудрый самоуверенный идеалист в порядочной и законопослушной стране!

— Но получается, — возразил я, — будто вы как раз и знаете, что лучше всего для страны!

— Нисколько! Я знаю, что лучше всего для Джона Гэбриэла. Стране не грозят с моей стороны никакие эксперименты, потому что я буду занят собой и тем, как устроиться поуютнее. И я нисколько не стремлюсь стать премьер-министром.

— Подумать только!

— Вы, Норрис, не заблуждайтесь на этот счет. Если бы я захотел, то, вероятно, мог бы стать и премьером. Просто поразительно, как много можно сделать, стоит только изучить, что люди хотят услышать, а потом именно это им и говорить? Но быть премьером — очень хлопотная и весьма тяжелая работа. Я намерен только создать себе имя — и все…

— А откуда возьмутся деньги? Шестьсот фунтов в год — не так и много!

— Нашим придется раскошелиться, если лейбористы придут к власти. Наверное, доведут до тысячи. Не сомневайтесь, Норрис, в политической карьере существует достаточно способов делать деньги: где честным путем, где потихоньку на стороне. Ну и, конечно, женитьба.

— Собираетесь жениться? Вас привлекает титул?

Гэбриэл почему-то вспыхнул.

— Нет! — произнес он с жаром. — Я не женюсь на особе другого класса. О да! Я свое место знаю. Я не джентльмен.

— Разве это слово теперь что-нибудь значит? — спросил я скептически.

— Слово ничего не значит, но то, что за ним стоит, имеет значение.

Гэбриэл смотрел прямо перед собой. Когда он снова заговорил, голос его звучал задумчиво и глухо, словно шел откуда-то издалека:

— Помню, как-то раз отец взял меня с собой в большой дом. Он там возился с бойлером на кухне. Я остался снаружи. Из дома вышла девочка. Славная девочка, на год-два старше меня. Она повела меня в сад — скорее даже парк — фонтаны, террасы, высокие кедры и зеленая трава, будто бархат. Там был и ее брат, помладше. Мы вместе играли в прятки, догонялки — было чудесно. Мы сразу поладили и здорово подружились. Тут из дома появилась их нянька — вся накрахмаленная, в форменном платье. Пэм, так звали девочку, приплясывая, подбежала к ней и сказала, что пригласила меня выпить чаю и хочет, чтобы я пошел с ними в детскую.

Я и теперь вижу самодовольное чопорное лицо няньки, слышу ее противный, жеманный голос: «Это невозможно, дорогая! Этот мальчик — из простонародья».

Гэбриэл замолк. Я был потрясен… Потрясен тем, что может сделать жестокость, бессознательная, бездумная жестокость. До сих пор Гэбриэл продолжает слышать голос и видеть лицо… Он был уязвлен… уязвлен глубоко.

— Но послушайте, — сказал я, — это же говорила не мать детей. Сама эта фраза — гм… — свидетельство дурного вкуса. Да еще и жестокости…

Гэбриэл повернул ко мне побледневшее мрачное лицо.

— Вы не поняли главного, Норрис. Я согласен, что знатная дама не скажет ничего подобного… она будет более осмотрительна. Но думает она то же самое. И это правда. Я был мальчиком из простонародья. Я им и остался. Таким и умру.

— Чепуха! Какое это имеет значение?