Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

— Не имеет. Теперь не имеет. Собственно говоря, в нынешнее время не быть джентльменом даже выгодно. Люди подсмеиваются над этими довольно жалкими чопорными старыми леди и джентльменами, с их многочисленными родственными связями, но без средств к существованию. Теперь мы остаемся снобами лишь в том, что касается образования. Образование — это наш фетиш[58]. Но беда в том, Норрис, что я не хотел быть мальчиком из простонародья. После того как мы с отцом вернулись домой, я сказал: «Пап, когда я вырасту, я буду лордом[59]. Я хочу стать лордом Джоном Гэбриэл». «Им ты никогда не будешь, — ответил на это отец. — Для этого нужно родиться лордом. Если разбогатеешь, тебя могут сделать пэром, но это не одно и то же». Это и в самом деле не одно и то же. Есть что-то такое… чего у меня никогда не будет… О! Я не о титуле! Я имею в виду нечто другое: быть уверенным в себе от рождения… знать, что сделаешь или скажешь. Быть грубым, только когда действительно хочешь проявить грубость, а не грубить лишь потому, что взбешен, неловок и хочешь показать, что ты не хуже других… Не стесняться и не беспокоиться постоянно о том, что подумают о тебе другие, и считать важным лишь то, что ты думаешь о них. Быть уверенным, что, если ты странный, или дурно одетый, или эксцентричный, это ровным счетом ничего не значит, все равно ты — это ты!..

— То есть ты — это леди Сент-Л у? — предположил я.

— Черт бы побрал эту старую ведьму!

— Знаете, вы очень интересный человек, — сказал я, глядя на него с любопытством.

— Для вас все, что я говорю, кажется нереальным, не так ли? Вы даже не понимаете, что я имею в виду. Вам кажется, будто вы понимаете, а на самом деле вы очень далеки от истины.

— Не совсем так. Я понял, — медленно произнес я, — что-то у вас было… вы пережили какой-то шок… были обижены еще ребенком, уязвлены… В какой-то мере вы так и не избавились от этой обиды.

— Бросьте психологию, Норрис! — резко сказал Гэбриэл. — Надеюсь, вы понимаете, почему я счастлив в обществе такой славной женщины, как Милли Барт. Именно на такой женщине я и женюсь. Конечно, у нее должны быть деньги… Но с деньгами или без них моя жена должна принадлежать к тому же классу, что и я. Можете себе представить, какой это будет ад, если я женюсь на какой-нибудь чопорной девице с лошадиным лицом и всю жизнь буду приноравливаться жить по ее принципам?!

Он вдруг остановился и неожиданно спросил:

— Вы ведь были в Италии? Вам довелось побывать в Пизе?[60]

— Я был в Пизе… Несколько лет назад.

— Наверное, это в Пизе… Там есть фреска на стене: рай, ад, чистилище и все такое… Ад — ничего, веселенькое местечко: чертенята вилами спихивают грешников вниз, в огонь. Наверху — рай. Под деревьями рядком сидят праведницы с выражением самодовольного блаженства на лицах. Боже мой! Что за женщины! Они не знают ни про ад, ни про осужденных на вечные муки — ничего не знают! Просто сидят себе, самодовольно улыбаясь… — Гэбриэл все больше горячился. — Чопорные, надменные… Господи! Мне хотелось вытащить их из-под деревьев, вырвать из этого блаженного состояния и бросить в пламя! И подержать их там, корчащихся в огне… Заставить чувствовать… страдать! Какое они имеют право не знать страданий?! Сидят себе, улыбаются, и ничто их не касается и не тревожит… Витают где-то среди звезд… Да, вот именно, среди звезд…

Гэбриэл встал. Голос у него стал глуше, глаза смотрели куда-то мимо меня, отрешенно.

— Среди звезд… — повторил он. И засмеялся. — Извините, что навязал все это вам. Впрочем, почему бы и нет? Хэрроу-роуд хоть и сделала вас порядочной таки развалиной, но вы все же кое на что годитесь — можете выслушать, когда у меня есть желание поговорить… Наверное, вы сами обнаружите, что многие будут подолгу говорить с вами.

— Я уже в этом убедился.

— И знаете почему? Вовсе не потому, что вы так замечательно, с пониманием умеете слушать, а потому, что вы ни на что другое не годитесь.

Гэбриэл стоял, чуть склонив голову набок; глаза все еще злые, пристально следили за моей реакцией. Он хотел, чтобы его слова причинили мне боль. Но этого не случилось. Странно, — однако я почувствовал облегчение, услыхав наконец облеченные в слова собственные мучительные мысли.

— Понять не могу, какого дьявола вы не покончите со всем этим, — продолжал Гэбриэл. — Нечем, что ли?

— Есть чем, — сказал я, невольно сжав в кулаке пузырек с таблетками.

— Понятно. Оказывается, вы крепче, чем я думал.

Глава 11

На следующее утро явилась миссис Карслейк и зашла ко мне. Я уже не раз говорил, что она мне не нравилась. Это была худощавая темноволосая женщина с ядовитым языком. За время моего пребывания в Полнорт-хаусе я ни разу не слышал, чтобы она о ком-нибудь сказала доброе слово. Подчас я даже развлекался тем, что в разговоре с ней упоминал одно имя за другим и наблюдал за тем, как первую, приторную фразу сменяла вторая, полная яда.

На сей раз она заговорила о Милли Барт.