Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

Энн взглянула на часы. Можно, пожалуй, зайти в Офицерский универмаг[107]. Эдит давно просит обновить кое-что из кухонной утвари. И время пройдет незаметно. Но, рассматривая кастрюли и изучая их цены (подскочили фантастически!), Энн не переставала ощущать в глубине души все тот же непривычный холод — ужас перед одиночеством.

В конце концов, не выдержав, она бросилась к телефонной будке и набрала хорошо знакомый номер.

— Дейм[108] Лора Уитстейбл может подойти?

— Кто ее спрашивает?

— Миссис Прентис.

— Одну минуту, миссис Прентис.

После непродолжительной паузы звучный низкий голос произнес:

— Энн?

— О Лора, я понимаю, что звоню не в самое подходящее время, но я только что проводила Сэру и подумала, что если у тебя сегодня дел не по горло, то…

Голос решительно прервал ее на полуслове:

— Приходи ко мне на ленч. Ржаной хлеб с пахтой[109] тебя устроит?

— Меня устроит все что угодно. Ты сама доброта.

— Жду тебя. В четверть второго.

2

За минуту до назначенного времени Энн расплатилась на Харли-стрит[110] с таксистом и нажала кнопку звонка.

Вышколенный Харкнесс открыл дверь и, узнав ее, любезно улыбнулся:

— Не угодно ли вам сразу подняться наверх, миссис Прентис? Дейм Лора задерживается на несколько минут.

Энн легко взбежала по ступенькам лестницы. Бывшая столовая была превращена в приемную, а жилые помещения располагались на втором этаже высокого дома. В гостиной уже был накрыт столик для ленча. Огромные мягкие кресла, красивые шторы из дорогого бархата, а главное — изобилие книг, часть которых громоздилась стопками на стульях, придавали этой комнате атмосферу мужского жилища.

Ждать Энн пришлось недолго. Дейм Лора, предваряемая фанфарами собственного голоса, вступила в гостиную и нежно поцеловала подругу.

Дейм Лоре Уитстейбл было шестьдесят четыре. Ее окружала аура, присущая обычно членам королевского семейства или известным общественным деятелям. Все в ней было усилено и преувеличено — голос, мощный бюст, напоминающий каминную полку, копна седых волос цвета стали, орлиный нос.

— Рада видеть тебя, дорогая, — пробасила она. — Ты чудесно выглядишь, Энн. Ага, купила себе букетик фиалок. Очень правильно. На этот цветок ты походишь больше всего.

— На увядающую фиалку? Ты права, Лора.

— На прелесть осени, таящуюся в листьях.

— Вот уж не похоже на тебя, Лора. Обычно ты режешь правду в глаза!

— Чаще всего это себя оправдывает, хотя порою дается не легко. Давай сядем за стол немедленно. Бэссит, где Бэссит? А, вот вы где. Могу тебя обрадовать, Энн, — для тебя камбала и бокал рейнвейна[111].

— Зачем, Лора? Мне бы вполне хватило пахты с черным хлебом.

— Пахты всего одна порция — для меня. Садись, садись, дорогая. Итак, Сэра уехала в Швейцарию? Надолго?

— На три недели.

— Замечательно.

Угловатая Бэссит вышла наконец из комнаты. Дейм Лора, с демонстративным удовольствием потягивая свою пахту из стакана, лукаво глянула на собеседницу:

— И ты уже по ней соскучилась. Но ведь ты позвонила мне не для того, чтобы сообщить об этом. Давай, Энн, выкладывай, не стесняйся. Времени у нас мало. Не сомневаюсь, что ты ко мне хорошо относишься, но ведь звонят и просят о немедленной встрече чаще всего в надежде на мой мудрый совет.

— Мне ужасно стыдно, — виноватым голосом пробормотала Энн.

— Пустяки, дорогая. На самом деле мне это даже льстит.

— О Лора! — воскликнула Энн. — Разумеется, я законченная идиотка! Но на меня вдруг напала какая-то паника. Прямо там, на вокзале Виктория, среди всех этих автобусов! Мне вдруг стало так страшно, так одиноко…

— Да-да, понимаю…

— И дело не в том, что Сэра уехала и я сразу по ней заскучала. Это что-то другое — большее.

Лора Уитстейбл кивнула, не спуская с Энн беспристрастного взгляда проницательных серых глаз.

— Я вдруг ощутила, — медленно произнесла Энн, — человек в конечном счете одинок всегда… Правда.

— Поняла наконец? Да, да, конечно, рано или поздно, но все приходят к этой мысли. Как ни странно, она всегда является потрясением. Сколько тебе лет, Энн? Сорок один год? Вполне подходящий возраст для подобного открытия. Если сделать его позднее, оно может оказаться роковым. А если раньше — то требуется недюжинное мужество, чтобы с ним примириться.

— А ты, Лора, чувствовала себя когда-нибудь по-настоящему одинокой? — поинтересовалась Энн.

— О да. В двадцать шесть лет. Чувство одиночества настигло меня в разгар уютного семейного торжества. Я испугалась, даже ужаснулась, — испугалась, но смирилась с ним. Нельзя отрицать реальность, приходится примириться с тем, что в этом мире у человека есть один верный спутник, сопровождающий его от колыбели до самой могилы, — он сам. И с этим спутником необходимо поладить, надо научиться жить с самим собой. Вот ответ на твой вопрос. Но это не всегда легко.

Энн вздохнула.

— Жизнь кажется мне совершенно бессмысленной — я тебе выкладываю все как на исповеди, Лора. Годы, ничем не заполненные, текут мимо… Я, видно, просто бестолковая и бесполезная женщина.