Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

— Ну, ну, Энн, не сгущай краски. Во время войны ты делала пусть незаметную, но героическую работу, вырастила Сэру, дала ей хорошее воспитание, научила ее радоваться жизни, да и сама умеешь по-своему радоваться ей. Чего еще можно желать? Приди ты ко мне на прием, я бы тебя отправила не солоно хлебавши и даже от гонорара отказалась, хотя я старая жадюга.

— Ах, Лора, как ты меня утешила! Но, поверь, я и в самом деле боюсь, что слишком опекаю Сэру.

— Пустяки!

— Я всегда ужасно боялась стать одной из тех матерей-собственниц, от которых детям буквально жизни нет.

— Сейчас столько говорят о матерях-собственницах, что некоторые матери остерегаются проявлять даже вполне естественную любовь к своим детям, — сухо заметила Лора.

— Но чрезмерная привязанность к ребенку и в самом деле пагубна.

— Безусловно. Я в этом убеждаюсь каждый день. Сколько матерей, ни на шаг не отпускающих от себя сыновей, или отцов, мертвой хваткой вцепившихся в дочерей! Но вина не всегда лежит на родителях. Когда-то, Энн, птицы свили себе гнездо в моей комнате. В положенное им время птенцы стали его покидать, но среди них оказался один, не желавший улетать. Он хотел остаться в гнезде, где ему подносили корм, боялся выпасть из гнезда. Мать была вне себя от волнения. То и дело подлетала к краю гнезда, кружилась над его головой, махая крыльями. А он ни в какую. Наконец она решила больше не доставлять ему пищу прямо в гнездо. Принесет, бывало, что-нибудь в клюве, сядет на другом конце комнаты и щебечет, зовет его. Так вот, многие люди напоминают мне этого птенца. Бывают дети, которые не желают взрослеть, не желают сталкиваться с трудностями самостоятельной жизни. И дело тут не в полученном воспитании, а исключительно в них самих.

Лора выдержала паузу.

— Наряду со стремлением опекать существует стремление быть опекаемым. Что является его причиной? Боязнь повзрослеть? Быть может, даже передающаяся по наследству генетическим путем? Мы еще так мало знаем о природе человека.

— Надеюсь, ты не считаешь меня собственницей, — спросила Энн, не проявив интереса к обобщениям Лоры.

— Мне всегда казалось, что у тебя с Сэрой очень хорошие отношения. Даже более того — глубокая естественная любовь. Хотя, — добавила она задумчиво. — Сэра, пожалуй, немного инфантильна.

— А я, наоборот, была уверена, что ее поведение вполне соответствует ее возрасту.

— Не сказала бы. Если судить по менталитету, Сэре не дашь ее девятнадцати.

— Но она ведь так уверена в себе, держится с таким чувством собственного достоинства. И умница. Переполнена собственными идеями.

— Вернее сказать, не собственными, а современными. Пройдет еще немало времени, прежде чем у Сэры действительно появятся собственные идеи. А что касается самоуверенности, то она отличает все молодое поколение. Она им необходима, чтобы тверже стоять на ногах. Мы ведь живем в крайне неустойчивое время, все вокруг непрочно, и молодежь не может не ощущать этого. Отсюда и проистекает большинство нынешних неприятностей. Стабильности нет. Домашние очаги рушатся. Нравственные нормы отсутствуют. А молодые побеги, как известно, нуждаются в прочной опоре.

Тут Лора неожиданно улыбнулась.

— Как и женщины определенного возраста, и даже я — не самая, рядовая из них. — Она опустошила свой стакан с пахтой. — А та знаешь, почему я пью пахту?

— Потому что это полезно?

— Да что ты! Просто я полюбила ее с тех пор, как ездила во время каникул на ферму в деревне. А другая причина — чтобы быть оригинальной. Ради позы. Мы ведь все позируем — приходится. А я — даже больше, чем другие. Но, слава Богу, я это вполне осознаю Вернемся, однако, к тебе, Энн. Все, что с тобой происходит, — это нормально. Просто ты вот-вот обретешь второе дыхание.

— Что та называешь вторым дыханием, Лора? Уж не думаешь ли та… — Она замялась.

— Нет-нет, ничего плотского я не подразумеваю. Речь вдет исключительно о нравственных ценностях. Женщины — счастливая часть человечества, но из них девяносто девять из ста об этом не подозревают. Сколько лет было святой Терезе[112], когда она затеяла реформу монастырей? Пятьдесят. И таких примеров можно привести множество. От двадцати до пятидесяти лет женщины в силу своей биологической сущности, заняты по горло, и это естественно. Они целиком отдаются детям, мужьям, любовникам, одним словом, личной жизни. Если же и переключают свою энергию из этих областей на иные цели, то достигают желаемого чисто по-женски, опираясь на эмоции. Но в среднем возрасте происходит естественный второй расцвет, который пробуждает душу и разум женщины. Чем старше она становится, тем больший интерес проявляет к тому, что не входит в сферу ее личной жизни. Интересы мужчин в эту пору жизни сужаются, а женщин — расширяются. Мужчина шестидесяти лет обычно повторяет себя, как граммофонная пластинка. А его сверстница, если она, конечно, личность, становится интересным человеком.

Энн, вспомнив Джеймса Гранта, улыбнулась.