Роза и тис

– Должно быть, кто-то из его предков был благородного происхождения, – заявила она.

– Вы так думаете?

– Уверена.

– Его отец был водопроводчиком, – сказал я.

Миссис Бигэм Чартерис отнеслась к моим словам спокойно:

– Примерно так я и думала. Но кто-то из его предков был благородного происхождения. Хорошая кровь сказывается. Может, кто-то из очень дальних предков. Нам стоит почаще приглашать его к себе, в замок, – продолжала она. – Я поговорю с Аделаидой. Иногда она держится так, что люди чувствуют себя с ней не в своей тарелке. У нас он всегда тушуется. Лично у меня с ним прекрасные отношения.

– Кажется, в общем он пользуется у нас успехом.

– Да, он ведет себя достойно. Хороший выбор. Нашей партии нужна, ох как нужна свежая кровь! – Помолчав, она добавила: – Может, из него получится второй Дизраэли! [3]

– По-вашему, он далеко пойдет?

– По-моему, он может подняться на самую вершину власти. Энергии ему не занимать.

Мнение леди Сент-Лу по данному поводу было передано мне Терезой, которую приглашали в замок. Услышав о подвиге Габриэля, леди Сент-Лу хмыкнула:

– Разумеется, он работал на публику…

Мне стало понятно, почему Габриэль называет леди Сент-Лу не иначе как старой каргой.

Глава 8

Погода стояла прекрасная. Меня выкатывали на освещенную солнцем террасу, где я и проводил большую часть дня. Вокруг благоухали розы; неподалеку высился очень старый тис. С террасы открывался вид на море и на зубчатые стены замка Сент-Лу. Мне было хорошо видно и Изабеллу, когда она, направляясь в «Полнорт-Хаус», шла к нам от замка напрямик, через поля.

Постепенно она привыкла приходить к нам и навещала нас почти каждый день. Иногда она брала с собой собак, иногда проходила одна. Подходя, она с улыбкой здоровалась со мной и усаживалась на большую резную каменную скамью возле моей инвалидной коляски.

Странная у нас завязалась дружба, однако отношения между нами можно охарактеризовать именно этим словом. С ее стороны и речи не было о доброте, жалости или сочувствии к инвалиду. Ее влекло ко мне другое. С моей точки зрения, между нами наметилась симпатия. Изабелла приходила в сад и усаживалась рядом со мной именно потому, что я ей нравился. Ее поведение было таким же естественным и таким же преднамеренным, как поведение животного.

В разговорах мы по большей части обсуждали то, что видели: очертания проплывающих над нами облаков, маяк на море, поведение птиц…

Именно птица открыла для меня Изабеллу с другой стороны. Мертвая птичка… Она разбила голову об оконное стекло студии и валялась под окном, на террасе. Окоченевшие лапки задрались вверх, глазки были закрыты.

Изабелла первая заметила трупик. Страх и ужас в ее голосе поразили меня.

– Смотрите, – прошептала она. – Птица… мертвая!

В голосе ее послышались панические нотки, и я испытующе посмотрел на нее. Она была похожа на испуганную лошадку: поджала губы и дрожала.

– Поднимите ее, – попросил я.

Она яростно затрясла головой:

– Я не могу к ней прикоснуться.

– Вы не любите прикасаться к птицам? – Знаю, некоторые не любят.

– Я не могу прикасаться к мертвым… Ни к чему мертвому.

Я молча смотрел на нее.

– Я боюсь смерти, – продолжала она. – Ужасно боюсь. Больше всего на свете. Не выношу ничего мертвого… Наверное, не выношу напоминаний о том, что и я… когда-нибудь умру.

– Мы все когда-нибудь умрем, – сказал я, думая о некоем предмете, лежащем у меня под рукой.

– И вы против этого не возражаете? Вам все равно? Только подумайте – вас ждет смерть. С каждым днем она ближе и ближе. И однажды… – Она прижала к груди длинные красивые руки в редком для нее драматическом порыве. – Смерть придет! Жизнь кончится!

– Вы странная девушка, Изабелла! Я не ожидал от вас таких чувств.

– Какое несчастье, – с горечью проговорила она, – что я родилась девочкой, а не мальчиком. Иначе мне пришлось бы пойти на войну, и я бы опозорила свой род. Сбежала с поля боя или сделала бы еще что-то постыдное. Да… – Постепенно она успокоилась и продолжала медленно, почти задумчиво: – Как ужасно быть трусихой…

Я не смог не улыбнуться на такие речи.

– Думаю, вы в соответствующей ситуации повели бы себя достойно. Большинство людей – трусы, но на самом деле все больше всего боятся собственного страха.

– А вы боялись?

– Господи, конечно!

– Но когда требовалось, вы вели себя… как надо?

Я припомнил один день на фронте. Напряжение от ожидания в темноте… Мы ждали приказа наступать… все внутри сжимается в комок…

Я не стал ее обманывать:

– Да нет, не могу похвастать, что вел себя «как надо». Но оказалось, что вынести страх мне вполне по силам. То есть я обнаружил, что справляюсь с собой и веду себя не хуже других. Понимаете, спустя какое-то время начинает казаться, что пули тебя не тронут… Может, заденет другого, но не тебя.

– Как по-вашему, майору Габриэлю тоже так казалось?

Я отдал ему дань уважения.

– По-моему, – сказал я, – Габриэль принадлежит к редкому числу счастливцев, не ведающих страха.

– Да, – кивнула она. – Мне тоже так показалось.

На лице ее появилось какое-то странное выражение.