«Роза» Исфахана

— Моя мать родилась в России, — негромко проговорила Джин, прервав затянувшееся молчание. — Она жила при диктатуре еще более кровавой и страшной, чем режим вашего Хомейни. Она жила при диктатуре Сталина, при режиме большевиков. И период сталинско-большевистского господства длился не двадцать лет, а семьдесят с лишним. Моя мать принадлежала к старому, очень почетному и благородному русскому княжескому роду, её отцом был князь Голицын. Но в новой, красной России они оказались лишними людьми. Родителей убили, маму и её сестру Лизу нигде не принимали на работу. Даже очень хорошо знакомые и близкие раньше люди разом перестали с ними общаться — боялись. В родной стране мама и Лиза стали изгоями. Когда началась война, обе пошли воевать с гитлеровцами, получили офицерские звания и даже правительственные награды. Но после войны их снова могли ждать лишь ссылка в лагерь или расстрел. По счастью, нашлись добрые люди, которые помогли моей маме и её сестре сбежать из тоталитарного Советского Союза. А на Западе, в свою очередь, нашлись люди, которые приняли их, предоставили кров, помогли устроиться в новой жизни. Для моей мамы таким добрым человеком стала мадам Маренн, великий врач и великая женщина, которую я считаю своей родной бабушкой. Восемьдесят с лишним лет моя бабушка Маренн помогала людям во всех уголках планеты побеждать невзгоды и смерть. Именно благодаря её заслугам организация Красный Крест получила две Нобелевские премии из трех. Теперь дело бабушки продолжает моя мама, и я тоже стараюсь быть достойной их обеих. Но я хотела сказать тебе о другом, Шахриар… О многолетних сомнениях моей мамы. Представь, она очень долго терзала себя вопросом, правильно ли поступила, уехав из России, не совершила ли предательства по отношению к родине, которую любила и любит до сих пор? Ни одна другая страна не смогла заменить маме родину, хотя она и прожила на Западе уже более полувека. И мама никогда не называла себя ни француженкой, ни американкой: всегда и всем с гордостью говорила, что она русская. И это, представь, нисколько не помешало ей участвовать во Вьетнамской войне на стороне американцев, посещать с гуманитарными миссиями Африку, вызволять из террористического плена заложников, в том числе тех, которые были захвачены в 1978 году в американском посольстве в Тегеране. Именно моя мама вела от лица Красного Креста переговоры с Хомейни об освобождении женщин и детей, и они увенчались успехом. А потом, наконец, поменялась и власть в России. И теперь мама может вполне законно и совершенно беспрепятственно ездить в родной Санкт-Петербург, Москву и другие российские города. А ведь когда-то, не в силах бороться с ностальгией, она собиралась вернуться на родину, несмотря даже на поджидавшие её там ужасы в образе КГБ. Но, по счастью, бабушка тогда её отговорила. Сказала примерно следующее: «Твоя миссия, Натали, состоит не в том, чтобы просто отдать свою жизнь, добавив её к списку других жертв режима, и не в том, чтобы огульно обвинять коммунистическую систему, а в том, чтобы бороться с ней. Но поскольку система очень сильна, намного сильнее тебя, для начала тебе нужно приобрести знания и опыт и обзавестись надежными союзниками. Лишь тогда, все вместе, вы сможете разогнать тьму своим светом». Моя мама хорошо усвоила эти слова, — улыбнулась Джин, — и теперь убедилась, что бабушка, как всегда, была права. Россия освободилась наконец от коммунистической диктатуры, но нуждается теперь в помощи и поддержке извне. Слишком много всего было ею утрачено с 1917 года, особенно в культурном, духовном плане. И моя мама, проработав много лет на Западе и заслужив должные уважение и авторитет, может ныне принести своей родине гораздо больше пользы, чем если бы вернулась туда раньше. Теперь она может открывать в России клиники, лечить детей, способствовать искоренению в людях былого недоверия друг к другу. Задумайся, Шахриар, над словами моей бабушки и историей моей мамы и пойми: если жизнь предоставляет тебе шанс, не стоит от него отказываться, — заключила она, внимательно глядя на Лахути. — Жизнь, какой бы трудной она ни была, в любом случае лучше смерти, в этом я убеждена однозначно. — Приподнявшись на локте, Джин взглянула на светящийся экран компьютера и добавила озабоченно: — Меня волнует сейчас только одно: вдруг подтверждение от Дэвида придет позже звонка твоего доктора из Тегерана? А может, мы с тобой поступим так… — она заговорщически приблизилась к Лахути. — Раз уж тебе известен адрес мастера Тарани в Ширазе, ты отправишься к нему от моего имени. У тебя ведь, как ты сказал, после звонка доктора будет два часа на размышления, так?