Роза Марена

Он почувствовал, как внутри закипает знакомая ярость, как она отдается пульсацией крови в висках. Перед мысленным взором возник один образ, который всегда приходил вместе с яростью и который символизировал для него все то, что он не смог бы выразить словами: кредитная карточка. Зеленая кредитка, которую украла она – его милая женушка. И ведь посмела же, не побоялась. Образ этой зеленой кредитки в последнее время преследовал Нормана постоянно. Он стал зримым символом и воплощением всех его затаенных страхов и навязчивых психозов – враждебных сил, которые его донимали всю жизнь; лиц (например, лица матери, такого белого, рыхлого и почему-то коварного), которые иногда возникали в его сознании, когда он ночью лежал в кровати, пытаясь заснуть; голосов, которые звучали в его кошмарах. Отцовского голоса, например. «Иди сюда, Норми. Нам надо поговорить. Очень серьезно поговорить». Иногда это значило, что тебя изобьют до полусмерти. Иногда – если тебе вдруг везло и отец был пьян – это значило, что тебя будут хватать за причинное место.

Но конкретно сейчас это значения не имело. Сейчас имело значение только одно: дом на той стороне улицы. Ему вряд ли еще раз представится случай подобраться так близко к этому развеселому заведению, и если он собирается тратить драгоценные секунды на размышления о прошлом, значит, он сам дурак.

Сейчас он проходил как раз напротив дома. Вполне миленькая лужайка, узкая, но зато длинная в глубину. По обеим сторонам длинного переднего крыльца тянулись очень даже симпатичные клумбы с цветами и металлическими стойками, увитыми плющом. У вершины каждой стойки крепились черные пластиковые цилиндры, и плющ вокруг них был аккуратно обстрижен. Норман сразу сообразил почему: чтобы не закрывать обзор. Это были видеокамеры, которые передавали внутрь все, что происходит на улице перед домом. И если сейчас кто-то из обитателей дома смотрит на мониторы на вахте, то он видит черно-белое изображение мужчины в кепке-бейсболке и темных очках, который неторопливо идет по улице, слегка ссутулившись и подгибая колени, чтобы казаться значительно ниже своего роста – шесть футов три дюйма – не слишком внимательному наблюдателю.