В памяти мгновенно ожила часть ее последнего разговора с Анной — та спрашивала, что она сделает, если Норман и
С наружной стороны двери наступила тишина, но, когда она опустила взгляд на щель под дверью, ей стали видны очертания
Стук повторился — три торопливые серии, состоящие из трех постукиваний: тук-тук-тук, пауза, тук-тук-тук, пауза, тук-тук-тук.
Вновь, как во время ее жуткой паники, от которой у нее перехватывало дыхание этим утром в кабинке звукозаписи, мысли Рози обратились к женщине на картине, стоявшей там, на вершине холма, не боявшейся надвигающейся грозы, не боявшейся, что в лежащих внизу руинах могут оказаться привидения или просто банда каких-нибудь головорезов, — не боявшейся
«Я не она, я боюсь, но я не позволю тебе вот так, просто, взять меня, Норман. Клянусь Богом, я буду бороться изо всех сил».
В течение нескольких секунд она пыталась вспомнить бросок, который показывала ей Джерт Киншоу, когда хватаешь ринувшегося на тебя противника за руки выше локтей, а потом делаешь поворот в сторону. Из этого ничего не вышло — когда она попыталась представить себе решающий рывок, она увидела перед собой лишь идущего на нее Нормана с раздвинутыми губами, обнажившими зубы (с его зловещей хищной улыбкой), желающего
Ее пакет из бакалейной лавки с торчащими из него желтыми листовками, объявлявшими о пикнике, по-прежнему находился на кухонном столике. Она уже успела вытащить из него скоропортящиеся продукты и сунуть их в морозильник, но несколько купленных ею банок консервов все еще оставались в пакете. На ногах, кажущихся деревянными, она подошла к столику и сунула руку в пакет.
Снова раздался троекратный стук: тук-тук-тук.
— Иду, — сказала Рози. Голос ее прозвучал поразительно спокойно для ее собственного слуха. Она вытащила самый увесистый предмет, оставшийся в пакете, — двухфунтовую банку фруктового компота, — как можно крепче сжала его в ладони и, с трудом переставляя ноги, ставшие протезами, направилась к двери. — Иду! Одну секунду, сейчас открою…
4
Пока Рози ходила за покупками, Норман Дэниэльс лежал на кровати в отеле «Уайтстоун» в нижнем белье и, уставясь в потолок, курил сигарету.
Он пристрастился к курению, как и многие мальчишки, таская сигареты из отцовских пачек «Пэлл-Мэлл», рискуя трепкой, но считая такой риск честной платой за тот имидж, который обретаешь, когда тебя видят в центре города непринужденно прислонившимся к телеграфному столбу или телефонной будке, возле аптеки или почты с поднятым воротником пиджака и прилипшей к нижней губе сигареткой, чувствующим себя в своей тарелке. Смотрите-ка все, мне ведь и впрямь все по фигу. И откуда знать твоим дружкам, катящим мимо в своих старых тачках, что ты стянул этот чинарик из пачки в шкафу своего старика. А когда ты один раз набрался смелости и попытался сам купить пачку в аптеке, старик Грегори пошмыгал носом и посоветовал зайти снова, когда у тебя отрастут усики?
Курение было важным делом в пятнадцать лет, очень важным делом, заменявшим все то, что он тогда не мог иметь (например, тачку, даже старую развалюху, вроде тех, на которых разъезжали его дружки, — с грунтовкой на покореженных панелях, белой «пластиковой сталью» вокруг передних фар и бамперами, прикрученными кусками проволоки к кузову). К шестнадцати он здорово втянулся — две пачки в день плюс, в качестве нагрузки, сухой кашель курильщика по утрам.