Роза песков

Как шаман предсказывал ей рождение двух сыновей и дочери, долголетие и здоровье, а также всякие прочие плюшки от судьбы под одобрительное кивание Ай-Жамы…

Как вечером второго дня, когда ее повели показать жениху третий раз, это животное не удержалось и пьяно рыгнуло, вызвав веселый смех поддатых гостей и несколько непотребных шуток.

Все эти впечатления слились в одну огромную, раздражающе-тоскливую кучу. Смешались между собой и в дальнейшем, когда у Натальи Леонидовны кончались силы, служили предостережением и напоминанием: «Если перестать барахтаться, то можно вновь скатиться в ту жизнь…».

Утром третьего дня довольно большой караван, состоящий из охраны со стороны жениха, охраны со стороны Барджан айнура, нескольких рабов, семи кибиток, везущих семью и дочь Барджан айнура, и телег с приданым, выдвинулся на дорогу в сторону Хиргова языка.

Глава 12

Глава 12

В кибитке немилосердно трясло. Спасали только тюки с тканями. Опираясь спиной на сундук, в котором было спрятано все необходимое для побега, Наталья мужественно боролась с приступами морской болезни. Однако, после полудня поняла, что проигрывает просто безнадежно.

Такой обжигающей, сухой жары, как летом, уже не было. Воздух значительно прохладнее. Но из-за того, что нижнюю часть лица плотно прикрывала шелковая, густо расшитая сарха, дышать было тяжело и неприятно.

Высовываться из кибитки ей не разрешали.

-- Обгоришь на солнце – стыдно будет на собственной свадьбе показаться, -- категорично заявила Ай-Жама.

Спасала только Хуш – еще утром она принесла несколько горстей плотных кожистых листьев местного кустарника. Небольшие, овальные листочки были покрыты плотной пленкой, похожей на восковую, и имели отчетливый кислый вкус, не слишком приятный, но спасающий от тошноты. Эти листочки Хуш и скармливала своей сунехи до самой вечерней остановки.

Из кибитки на твердую землю Наталья шагнула, чувствуя небывалое облегчение. Огляделась вокруг, но смотреть особо было не на что. По узкой, полузаросшей низким кустарником дороге, вьющейся между невысоких холмов, сейчас был растянут их караван.

Место для ночевки было оборудовано довольно капитально: кострище выложено камнями и даже сооружен небольшой навес, впрочем, дырявый и давно не ремонтированный. Здесь же были еще вкопаны в землю два столба с перекладиной. Наталья не сразу сообразила, что это коновязь.

Воины и рабы животных выгуливали, кормили, верховых коней чистили, на нее никто не обращал внимания. Хуш хлопотала у костра вместе с другими женщинами. И, воспользовавшись тем, что ее никто не охраняет, Наталья не торопясь взобралась на ближайший холм и села на вершине, с удовольствием содрав сарху и оглядываясь вокруг.

Комкая в руках увлажненный ее дыханием кусок ткани, она смотрела в сторону горящего закатного солнца и тоскливо думала: «Даже если сбежать прямо здесь, выжить одной не получится...».

Пейзаж, который открывался ее взору к побегам не располагал. Холмистая местность, лишь изредка украшенная небольшими пучками полуоблетевших кустов, была полностью покрыта выгоревшей на солнце травой. Вокруг – ни жилья, ни людей, ни даже животных…

Второй день был ничем не лучше, кроме одного – поругавшись с Ай-Жамой, она отстояла себе право в кибитке находиться без сархи. Ну, уже легче.

Место для ночлега сегодня выглядело еще хуже, чем предыдущее – даже выгоревшей травы почти не было, зато был вездесущий песок – мелкий, сероватый, пылящий. На следующий день въехали на Язык Хирга.

Ночь в центре Хиргова Языка запомнилась Наталье навсегда. Днем караван шел через самую обычную пустыню. Такую пустыню, которую она видела раньше по телевизору – с барханами, полным отсутствием какой-либо растительности, бездонным высоким небом, где медленно парила еле заметной темной чертой какая-то птица. «Стервятник, наверное», -- подумала Наталья. Неизвестно, был ли это на самом деле стервятник, но эта мысль прекрасно характеризовала ее настроение.

Мужчины зарезали очередных баранов, и на ужин, кроме каши, снова было обгорелое жирное мясо.

Перед сном зашла служанка Ай-Жамы, велела идти в кибитку старшей жены. Ничем особым кибитка не отличалась. Ехала в ней Ай-Жама с двумя служанками, а Гуруз, хоть его и взяли на свадьбу, ночевал с солдатами отца. Ай-Жама велела Нариз снять сарх, и при свете вонючей масляной лампы внимательно осмотрела лицо, одобрительно кивнув:

-- Хорошо все! Кожа белая, мягкая, личико чистое.

Воспользовавшись моментом и желая узнать хоть что-то новое, Наталья спросила:

-- Скажи, почтенная Ай-Жама, а в городе женщины часто носят сарх?

-- Как в люди идут – всегда надевают, -- чуть удивленно ответила Ай-Жама.

Потом, очевидно вспомнив, что у падчерицы проблемы с памятью, немного смягчила тон и объяснила:

-- Кожу от солнца беречь надо, только простолюдинки ходят загорелые, а ты – дочь айнура, должна достойно выглядеть, достойно держаться!

Жалобно глянув ей в глаза, Наталья Леонидовна сказала:

-- Конечно, я волнуюсь. Я же в городе ничего не знаю. Как спросить – не знаю! Куда пойти – не знаю!