Роза с шипами

Ротберт и без моих слов что-то понял и посмотрел на Розу уже совсем другим взглядом, испуганно, недоверчиво, почти затравленно. Он даже предположить не мог, что красавица Одиль всецело посвятившая себя колдовству способна родить дочь. Для девочки пошедшей по стопам Одиль Роза подозрительно тихо себя вела, не бросала на окружающих враждебные взгляды, не кричала, не отстаивала свои права, только наблюдала за нами, как зрительница в театре и даже не пробовала встрять в наш спор. Окажись Одиль на ее месте и тогда и мое лицо, и Ротберта украсили бы дополнительные царапины от ее коготков.

Князь заподозрил неладное, а Роза не спешила его ни в чем разубедить.

-- Ты все выдумываешь, - наконец произнес он не слишком уверенно. - Ты боишься, потому что скоро пробьет твой час.

-- Вряд ли, - прошептал я, в моем голосе звучала уверенность, но внутренне я не был уверен в себе. Можно заявлять с пафосом о чем угодно, а внутренне содрогаться при малейшем намеке на опасность, как это часто делал Шарло. Я ничего не боялся, если смерть и приблизиться ко мне, то у нее будет мое лицо, мой камзол в россыпи сверкающих бриллиантов, мой пурпурный плащ и моя непреклонность, ведь я сам господин смерть, так меня прозвали в народе.

-- Какой же ты упрямец, - тихо воскликнул князь.

-- Храбрец, а не упрямец, - поправил я, нащупывая у себя за пазухой туго свернутый трубочкой свиток. - Мне всегда было интересно испытать собственную смелость, встретиться со смертью лицом к лицу и понять, что никакой страх не властен надо мной. Именно поэтому я и ищу каждый раз эпицентр опасности, чтобы смело вступить в него и оценить, каковы мои шансы на победы, доказать стою ли я того, чтобы за мной оставалось право первенства.

Рукав рубашки уже пропитался кровью. Густые красные капельки катились вниз по манжете и окропляли ладонь. Свиток, к которому я прикоснулся, тоже пропитался моей кровью и мне почему-то показалось, что он нагрелся у меня на груди. От моей холодной кожи тепла не исходило, огонь струился только по венам, так каким же образом пергамент мог накалиться. Только из зева растопленного камина может исходить такой жар.

-- Тебе не кажется, что сама атмосфера в этом замкнутом и в то же время необъятном пространстве напоминает о приходе судного дня...по крайней мере для одного из нас, - жестоко намекнул Ротберт, вытирая тыльной стороной ладони кровавый пот с уже гладкого, без шрамов лба.

-- Для одного из нас? - как эхо повторил я и нахмурился. Зала, действительно, была слишком мрачной, а гул хора духов вполне мог напомнить о судном дне, на миг мне показалось, что я вижу их - сонм призрачных полупрозрачных и гибких, как тростник существ, которые кружат над полом, вьются над мраморными плитами, как стрекоза над водой. Очертания бледных изогнутых крыл замелькали в воздухи, если бы здесь было свеча, то регулярные, сильные взмахи множества крыл тут же бы затушили ее. Поэтому в зале и не было светильников, догадался я. Для освещения был предназначен стеклянный купол в вышине - потрясающая, гениальная выдумка зодчего теней, и какое невероятное стекло, хоть оно и прозрачно, а из него льется почти радужный свет в любое время суток. Жаль, что этого света недостаточно, чтобы разогнать мглу вокруг нас. Даже его лучи здесь кажутся тусклыми и скудными.

Я зажмурился, чтобы не видеть множества призраков, пронизавших все воздушное пространство вокруг нас. Мне не хотелось думать о плохом, только о приятном, о том, как я учу Розу аккуратно выводить пером на бумаге колдовские символы, о том, как читаю стихи ей вслух, как застегиваю у нее на шее новое ожерелье, преподнесенное в подарок. Да, лучше думать об этом, такие мысли придают сил и возрождают желание жить. Я вальсирую с Розой, а за моей спиной полощет крыльями, будто пританцовывая, огромная тень дракона, которой ни чуть не смущалась Одиль и которой немного побаивалась мой прелестная Инфанта. Я танцую с Розой, одной ладонью сжимаю ее тонкую ручку, а та рука, которую я положил ей на талию, как того требует танец, на самом деле вовсе и не рука, а золотистая с пятью изогнутыми когтями длань дракона. Нет, это не слишком безобидное воспоминание. Я постарался вспомнить, как учил Розу фехтовать в галерее статуй, как звенели наши шпаги под аккомпанемент ее веселого смеха, как следили за нами пустые мраморные глаза множества скульптур. Я сам звонко рассмеялся от таких приятных воспоминаний, чем немало смутил Ротберта. Конечно, он был ошарашен, наблюдая за тем, как я, почти, что перешагнувший через порог смерти, вдруг начинаю хохотать, как безумец.