Роза в пустыне

— Веди Джерри сюда. Обследуйте с Дианой Руслановной участок. Погребы, люки, сараи.

— Опера же все обошли!

— Отставить! Это приказ. Сделай, как я прошу.

Травин согласно трясет головой и привязывает Жаклин к столбу беседки. Оглядываю участок Ладожского, зябко ежась на пронизывающем ветру. Ничего подозрительного. Безысходность, запустение, тишина. Ни одного постороннего звука, лишь тоскливое завывание ветра и лязг ржавых ведер, висящих на крючках под навесом. Откуда в моей голове появилась безумная идея проверить живых? Если на участке нашли уже два трупа, а, может, найдут больше? Стал бы Ладожский оставлять кого-то в живых и убегать?

— Мы пришли. Знакомьтесь, Джерри. — Улыбается Травин. — А меня Пашей зовут.

— Диана, очень приятно. Давай начнем по порядку, с первого строения от восточной границы.

Паша послушно кивает и тянет Джерри в указанном мной направлении. Взглянув на время, включаю камеру и начинаю осмотр. Мы проходим первое, второе, третье строение. Все без толку… Выключаю камеру, давая передышку псу и нам с Пашей.

— Знаете, Диана, собаки — последняя надежда для живых людей без сознания. Джерри научен угадывать три запаха, Жаклин — шесть. Собаки — удивительный мир! Они находят наркотики, взрывчатку, фальшивые деньги, мины, гранаты, радиоактивные вещества, трупы… Именно человеческие, потому что у трупов животных другой состав…

— Паша, посмотри на Джерри. Мне кажется, или он что-то учуял?

— Господи, да! Джерри, давай мальчик, нюхай маленький! Давай же, малыш!

Пес нюхает неказистое строение, на стене которого изображен иероглиф. За ним, с южной стороны, виднеется бороздка, наполненная грязной водой — канализация или самодельная система водоотведения.

— Я позову следователя. Нам не положено самим заходить.

Паша убегает, оставив Джерри мне. Пес отчаянно лает и царапает приоткрытую дверь. Странно, ведь Яков говорил, что все строения осмотрели? Что же Джерри там нашел? Возможно, тревога ложная, и пес учуял одежду или обувь рабочих.

— Тише, мальчик. Сейчас сюда придут, не бойся. Помолчи, хорошо? Помолчи, а я послушаю. — Успокаивающе глажу Джерри за ухом и нетерпеливо приоткрываю дверь. Включаю фонарик, оглядывая пустую прихожую. Что же Джерри учуял? Здесь же ничего нет? Бетонные стены и такой же пол. Джерри рвется с поводка и тянет меня в глубину помещения. Тонкий луч фонарика выхватывает из тьмы плоскую дверь в погреб, практически слившуюся с серым полом. На ней большой металлический закрытый замок.

— Отойди, Диана, — звучит за спиной голос Якова.

Сглатываю подступивший к горлу страх и отступаю, удерживая хрипло лающую собаку на поводке. Солнцев, Бессмертный и пара крепких ребят с ломами оттесняют меня от двери и заходят в комнату. Кажется, я не дышу. Превращаюсь в чувствительный нерв, остро реагирующий на звуки, шаги, шорохи, лязг распахивающейся дверцы и… громкий мужской голос.

— Врача сюда! Срочно! Обнаружены две живые женщины и ребенок. — Кричит Солнцев в рацию. Топот сапог, отрывистые команды, собачий лай сливаются с громким биением моего сердца в оглушительный, восторженный гул. Я плачу от счастья, обнимаю Пашку и хвалю Джерри. А потом ко мне подходит Яков. Сквозь пелену слез вижу, как он плачет. Громко, совсем не по-мужски скупо, а искренне, от души. Бессмертный опускается передо мной на колени…

— Спасибо, спасибо тебе… — всхлипывает он, прижимаясь лбом к моим коленям. — Если бы ты тогда не пришла… И сейчас. Там Вика, Дианочка. Там моя Викуся, моя дочь. Ты нашла ее, детка.

— Они выживут, Яков Андреевич! Слышите? — обнимаю Бессмертного и осторожно усаживаю его на облезшую лавочку. — Расступитесь! Я врач! Моя помощь нужна? — протискиваюсь через широкие спины санитаров и оперативников.

Сбрасываю с плеч эмоции, как теплую шаль, и фокусируюсь на жизнях пациентов. Превращаюсь в робота, исполняющего команды судебного медика. Капельницы, кислородные маски, теплые шерстяные одеяла…

— У мальчишки слабый пульс. Он крайне истощен. — Шепчет медик, искоса поглядывая на Якова. Сердце сжимается в твердый, болезненный комок при виде его беспомощности и дезориентированности. — Эта мразь не кормила их больше недели. В голове не укладывается. Солнцев вызвал санитарную авиацию. Должны прилететь в течение десяти минут.

— Слава Богу, — отвечаю, обтирая бледное лицо одной из девушек марлевым тампоном, смоченным горячей водой. — Потерпевшие смогли назвать свои имена?

— Только Виктория. Как увидела отца, так и… сумела лишь имя выдавить. Поверить не могу, она же пропала восемь лет назад. Диана, мне кажется мальчонка этот ее сын.

— Вики? Все может быть…

Щечки малыша розовеют, пухлые губки раскрываются и вытягиваются трубочкой. Он распахивает глаза и боязливо впивается взглядом в мое лицо. Качает головой, пытаясь освободиться от кислородной маски.

— Александр Дмитриевич, ребенок пришел в себя.

— Боже мой! Сколько же дитю пришлось вынести? Нам и покормить-то их нечем. Одни бутерброды с колбасой из туалетной бумаги.