Роза ветров

Следуя потом за ним вдоль единственной улицы Госпорта и пропуская мимо ушей бесконечные разглагольствования, он неотступно думал о своем. Было совершенно понятно, что его намеренно принудили читать это страшное письмо в присутствии посторонних. Значит, им хотелось увидеть его реакцию, понять, насколько быстро он может собраться в кулак после мощнейшего удара. Но зачем? С какой целью? Что давало им это знание? Точнее, не им, а странному господину Семенову— в этом Невельской теперь не сомневался. И, следовательно, этому господину важнее было поведение того, кто читал, нежели сама новость. Выходило, что до матери Невельского и до ее нынешнего положения ему нет никакого дела и что по какой-то причине ему безотлагательно нужен он сам.

— Вот здесь они все и лежат, — схватил его за руку господин Семенов, останавливаясь рядом с каменным крестом.

— Кто лежит? — Невельской был так погружен в свои мысли, что не заметил, как они оказались посреди небольшого кладбища.

— Моряки из эскадры Сенявина. Я уже битый час вам о них толкую. Постойте! Вы, что же, меня не слушаете?

— Я слушаю, слушаю. — В подтверждение своих слов Невельской указал на длинное трехэтажное здание из темного кирпича. — Вот это королевский госпиталь… Как его там…

— Хаслар!

О трагедии, которая произошла с русской эскадрой под командованием адмирала Сенявина в 1809 году, Невельской, разумеется, знал, однако ему нестерпимо захотелось позлить своего спутника.

— Ну да. Только я не пойму, зачем мы сюда забрели. Вы ведь, кажется, в Лондон собирались ехать.

— Поезд отправляется через полчаса. — Господин Семенов снял с головы свой шапокляк, в раздражении хлопнул по нему рукой, и тот сложился в большой черный блин, тут же зажатый хозяином под мышкой. — А мы тем временем зашли сюда, чтобы почтить память русских моряков.

Дождь, мелкой настойчивой сеткой завесивший Портсмут с утра, теперь уже совершенно прошел, тучи куда-то разбежались, не по-весеннему припекало солнце, и господину Семенову в его сюртуке и брюках из хорошей шерсти было жарко. Его обычно насмешливое и высокомерное лицо утратило значительную часть своей насмешливости, и господину Семенову то и дело приходилось отирать с него пот.

— Большинство умерло от скорбутной болезни, — продолжал он повествовать о том, что Невельскому было известно и без него. — Эскадра простояла здесь под арестом почти год, с кораблей на берег англичане никого не пускали, в итоге на судах начался форменный мор.

— Прискорбно, — вздохнул Невельской, снимая фуражку и склоняя голову перед крестом.

Желание дразнить господина Семенова покинуло его, уступив место печальным мыслям о тех, кто лежал в чужой земле.

Несмотря на все чудеса науки и медицины девятнадцатого века, цинга, известная больше под именем «скорбутной болезни», в дальних морских путешествиях оставалась по-прежнему непобедимым и свирепым врагом. Одни усматривали ее причину в однообразии корабельного рациона, другие — в загнившей воде, которую приходится пить за невозможностью пополнить запасы. Кто-то винил постоянную сырость и тяжелый воздух на нижних палубах, где живет экипаж, а кто-то настаивал на том, что «морской скорбут» заразен подобно холере. Так или иначе, появление даже малейших признаков цинги на судне означало с неизбежностью лишь одно: смерть уже на борту. Во всех флотах мира ежегодно от «скорбутной болезни» людей погибало больше, чем в морских сражениях.

— И что самое любопытное, — говорил тем временем господин Семенов. — Именно в этом королевском госпитале Хаслар некогда трудился доктор Джеймс Линд. Знаете, чем он прославился?

— Никак нет.

— Он развивал и отстаивал теорию, согласно которой цингу можно победить обычными цитрусовыми фруктами — лимонами, например. Ему, разумеется, никто в британском ученом мире не верил. Более того, даже подняли на смех. Однако моряки английские с тех пор лимоны в кругосветное плавание на всякий случай берут в изрядном количестве.

— Это я знаю, — кивнул Невельской. — Но, по мне, так больше похоже на суеверие. От страха чего только не сделаешь.

— Жаль, что он не дожил до прихода эскадры Сенявина, — вздохнул господин Семенов. — Смог бы доказать свою теорию на наших моряках. Под этим крестом их бы сейчас лежало не так много.

— Вы серьезно верите в лимоны? — Невельской надел фуражку и скептически посмотрел на своего спутника.

— А почему нет?

— Да потому, что не существует прямых доказательств. А вот лишнего места в трюме в дальнем походе не бывает.

Если загрузить ваши лимоны, придется оставить на берегу что-то действительно важное — возможно, такое, от чего будет зависеть жизнь команды и корабля. Опасностей и лишений в океане превеликое множество.

— А цингу вы таковой опасностью не считаете? — господин Семенов ехидно прищурился.

— Считаю. Но лимоны, как спасение от нее, могут быть просто бредом сумасшедшего английского доктора.

— Он был шотландцем.

— Прекрасно.

Невельской коснулся козырька своей фуражки, глядя на крест, а затем повернулся и пошел прочь. Гравий под его сапогами скрипел так, словно он специально добивался этого звука.