Роза ветров

С другой стороны, именно арест матери подтолкнул его к участию в игре. Лев Алексеевич Перовский во время их встречи сам цитировал древних, упоминая крылатое выражение «Ищи кому выгодно», и если уж говорить о прямой выгоде от гибели несчастной Анны Никитиной, то получила ее как раз-таки партия Перовского, Литке и всех, кто стоял за ними. Неизвестно, как повел бы себя Невельской, не предъяви ему вице-адмирал доставленное на борт «Ингерманланда» господином Семеновым письмо об аресте Федосьи Тимофеевны. Мог ведь и отмахнуться от всех намеков и разговоров о надобности похода в Восточный океан. Да и кто лучше этого самого господина и его вероятных подручных подходил на роль исполнителей черного дела? Невельской хорошо помнил его реакцию на гибель неизвестного ему человека в Лондоне — реакции не было никакой. Смерть посторонних людей беспокоила господина Семенова не более внезапной перемены погоды.

Далеко впереди в этот момент действительно появилось небольшое облачко, замеченное Невельским на ухабистом повороте. Тяжелый экипаж даже подбросило и развернуло практически боком. При следующем повороте, случившемся через пять минут, оказалось, что облако быстро приближается. Совершенно чистое небо, сиявшее той влажной и густой синевой, какая бывает только в местах, близких к морю, красноречиво заявляло о невозможности близкой непогоды, и тем не менее со стороны Севастополя стремительно надвигался весьма неприятный, почти черный смерч. Двигался он по какой-то причине исключительно вдоль дороги. Там, где она вытягивалась, переставая петлять, Невельской терял из виду темное облако и возвращался мыслями к ядовитому клубку своих подозрений.

После визита в Дракино и случайно увиденной им в бане погорельцев ужасной сцены у него появилась и вовсе неожиданная версия произошедшей трагедии. Начитанный дядюшка тогда же просветил его, что языческий бог Ний, мельком помянутый сестрой несчастной утопленницы, приводится Карамзиным в его «Истории Государства Российского» как славянское воплощение Плутона, «которого молили о счастливом успокоении мертвых». Получалось, что старуха, резавшая ладонь младенцу, поклонялась древнему повелителю подземного царства, и если она с такой легкостью, да еще при постороннем, свершила отвратительный свой обряд жертвоприношения, то отчего бы и погибшую девушку было не счесть такою же жертвой, только выходящей из границ всех мыслимых законов современного и естественного человеколюбия? Ведь изгнал за что-то из церкви старую каргу местный батюшка, при всей пастве обозвав ее «душевредником и непримиримую злобу имеющим человеком». А за неделю до того Никитиных пожгли за что-то со всей их живностью и детьми.

Неприятные и тяжелые эти мысли совсем было взяли верх над Невельским, так что он едва не погрузился в хандру. Но долетавший уже запах моря, но яркое солнце, но молодость и большое предстоящее дело все же сумели настоять на своем.

«Что я? — спохватился он вдруг. — Ведь я счастлив. Грудь моя вздымается и полна воздуху, мои глаза видят так далеко и отчетливо, руки мои послушны мне. Мир прекрасен. Чего мне еще желать? Я нужен этим людям — так или иначе, независимо от того, кому это выгодно. Я послужу не кому-то из них, но Отчизне».

Откинувшись на твердую, ничем не обитую стенку видавшего виды дормеза, Невельской постарался удержать этот миг. Он уже догадывался, как мимолетны такие важнейшие для всей человеческой жизни порывы, а потому даже закрыл глаза, чтобы запереть и удержать это настроение в себе.

В следующую минуту вокруг экипажа поднялся шум, и он остановился. Захрипели кони, кучер закричал что-то испуганным голосом, снаружи неистово закипела жизнь. Невельской распахнул дверь и увидел человек пять-шесть верховых, которые молча вертелись на своих разгоряченных долгим бегом конях у самого дормеза. Оседавшая густым облаком пыль объяснила причину надвигавшегося прежде со стороны города смерча. Молчаливые всадники и были тем смерчем. Один из них наезжал темной массивной грудью своего жеребца прямо на открытую дверь. Лицо его было черно от пыли.

— Господин Невельской? — требовательно крикнул он, склоняясь к подстриженной гриве.

— А вы кто? — спросил тот и незаметно для верхового потянулся за торчавшим из дорожной сумки пистолетом.

— Не велено говорить! Вы сначала представьтесь.

Окинув их коротко взглядом, он понял, что выбора у него нет. Всадники были при оружии. Никаких знаков различия, костюмы партикулярные, однако у каждого в необычной седельной кобуре виднелся либо английский штуцер[87], либо новейшая многоствольная «перечница» Мариэтта[88].

— Десятого флотского экипажа капитан-лейтенант Геннадий Иванович Невельской.

Ладонь его все же стиснула нагревшуюся в крымской духоте рукоять пистолета. Хотя бы одному напоследок он собирался прострелить пыльный лоб.

Говоривший с ним повернулся к своим товарищам и кивнул. От общей группы отделился другой всадник с покрытым пылью лицом. Первый тут же отъехал в сторону, уступая место у раскрытой двери.