Собор был уже почти полон. Солнечный свет из высоких, полукруглых вверху окон падал на собравшихся внутри, многократно усиливаясь от присутствия людей, одетых по случаю праздника особенным образом. Белоснежные мундиры штаб-офицеров лейб-гвардии Кирасирского полка, их полированные кирасы, белое облачение священнослужителей и четырехъярусный белый с золотом иконостас обращали солнечные лучи в подлинное сияние, и любому вошедшему в собор человеку в первую минуту казалось, что снаружи было вовсе не так светло, как здесь.
Коля, замерший рядом со своими товарищами, совсем позабыл о яблоках и о том, что еще минуту назад он испытывал голод. Все вокруг него как будто плыло в ясном свечении, которое подчеркивали немногочисленные зеленые пятна Преображенских мундиров. Большинство офицеров лейб-гвардии Преображенского полка, будучи на положении хозяев и практически именинников, ждали снаружи появления великого князя, и потому редкие всполохи красного сукна на груди тех из них, что уже вошли в собор и время от времени оборачивались нетерпеливо к входу, лишь на мгновение прорезали единое белое пространство, подобно неожиданным языкам пламени.
Коле сначала показалось, что среди стоявших в соборе вообще нет гражданских. Он с интересом присматривался к эполетам и орденам, косился на сверкающие каски с плюмажами и позолоченными орлами, как вдруг стоявший рядом с ним кадет потянул его за рукав и указал куда-то направо. Там, рядом со стойкой полковых знамен, теснились воспитанницы Смольного. Девушки сосредоточенно смотрели прямо перед собой, стараясь не привлекать к себе внимания, однако несколько молодых гвардейцев, державшихся прямо позади них, уже по-особому приосанились. Одетые в парадные платья смолянки стояли двумя рядами, и в третьей паре Коля с полной остановкой тут же улетевшего куда-то под самые своды сердца узнал Катю Ельчанинову.
Сердце его еще витало в районе потолочной росписи, когда по собору прошла волна шепота, и все словно качнулось в сторону входа.
— Подъезжает! Великий князь подъезжает!
Снаружи все были готовы. Разнокалиберных кадет Морского корпуса припрятали за безупречной шеренгой офицеров Преображенского полка. Конные кирасиры заняли свои места на площади, образовав коридор, ведущий к собору. Девушки в саду привстали на цыпочки и приготовились обомлеть. Их родительницы и тетушки, рискуя вывалиться из эркеров, склонились над подоконниками второго этажа.
Экипаж великого князя приближался к площади по Басковой улице.
— Что это? — удивленно спросил Константин Николаевич у сидевшего рядом с ним Невельского и указал в сторону Артиллерийского плаца, мимо которого они в этот момент проезжали.
Там несколько мужиков с воодушевлением мутузили друг дружку рядом с яблочными возами.
— Отчего это они дерутся? И зачем, вообще, заехали на плац? Здесь ведь ничего не продать.
Невельской выглянул в окно экипажа и пожал плечами:
— Непонятно. Если хотите, можно отправить адъютанта, Ваше Императорское Высочество. Он выяснит.
— Не стоит. Мы и без того немного опаздываем. По вашей, кстати, вине.
Великий князь улыбнулся, но Невельской ничего не ответил. Он действительно стал невольной причиной задержки сына императора. Тот заехал за ним в последний момент, не предупредив ни о чем заранее, поэтому его бывший наставник оказался не готов отправиться в собор немедленно.
Свой порыв Константин Николаевич объяснил очень просто.
— Я соскучился, — сказал он, входя в холостяцкую квартиру Невельского.
С тех пор, как тот сложил с себя полномочия флотского наставника великого князя, действительно прошло уже более года, однако на самом деле императорскому сыну не хотелось в одиночестве простоять всю службу. Тем более, что собор был гвардейский, а не морской. Но так уж решил Николай Павлович. В Никольский собор этим праздничным утром он по какой-то причине отправился сам.
— А скажите, Геннадий Иванович, ну разве это не чудо? — проговорил великий князь, выходя из экипажа на Преображенской площади. — Все лето сплошные дожди, и вот вам — пожалуйста! Такая прекрасная погода на праздник.
Со всех сторон уже летели торжественные команды, офицеры гвардии брали на караул, все вокруг замерло, дождавшись наконец прибытия одного из членов императорского дома, а сам он как ни в чем не бывало смотрел на своего бывшего наставника, ожидая ответа на вопрос о внезапной перемене погоды.
— Разумеется, Ваше Императорское Высочество, — стушевался Невельской. — Это, конечно, чудо.
— Похоже, Господь посылает знак, — кивнул Константин Николаевич и направился к ограде собора. — Ваш грядущий поход на восток принесет нам славу.