Розанов

Хотя с такой поверхностной, легкомысленной, я бы даже сказал, не по-христиански брезгливой оценкой личности Веры Розановой согласиться трудно, по факту все обстояло именно так. «От Веры скоро пришло очень скорбное письмо с извещением, что она может к нам вернуться из монастыря, без всяких подробностей. Что случилось, мы не понимали, – описывала историю ухода сестры из монастыря весной 1919 года Т. В. Розанова. – Вскоре Вера к нам приехала. Она произвела на нас очень тяжелое впечатление, была какая-то убитая, объясняла свой приезд в отчий дом очень спутанно, чувствовалось, что она чего-то недоговаривает. Мы знали, что в последнее время она была учительницей при монастыре. При отъезде ей дали довольно значительную сумму денег, как бы плату за труд, она нам ее торжественно отдала, не понимая хорошенько, что на эти деньги в то время ничего нельзя было купить. Она сильно кашляла и до странности была голодна. Когда мы перед ней поставили горшок ржаной каши, очень неприятной на вкус, без масла, она весь его съела, значит, была истощена до последней степени. Позвали врача. Он установил вновь вспыхнувший туберкулез легких, назначил лечение, но это не могло помочь при тех ужасных условиях жизни, которые в то время были у нас. Сестра Вера производила очень странное впечатление, говорила о каких-то страшных грехах, что она обречена на погибель. В довершение нашего несчастья, мы все поехали как-то в Хотьково в церковь, где были похоронены родители преп. Сергия. По дороге в храм мы встретили странную женщину, по виду монашку, которая что-то страшное сказала Вере. Она совсем была потрясена. Что-то еще с ней приключилось в храме, мы подумали, не сошла ли она с ума. Когда мы вернулись из Хотьково, ей сделалось еще хуже. При ней неотлучно была сестра Аля, потом стал приходить к ней Сергей Николаевич Дурылин, в то время он был очень набожен, говорил с ней неосторожно, больше запугал ее, чем облегчил ее душевное состояние. Ей всюду мерещились бесы, она боялась их, говорила о самоубийстве. Мы как-то не верили ей, но сестра Аля очень боялась за нее и была при ней неотлучно».

6 мая 1919 года сам С. Н. Дурылин записал в дневнике: «Вера Розанова – молчит».

8 мая: «С Верой плохо. Петля. К о. Порфирию? с нею. Утешение. Всенощная в соборе».

20 мая. «Вечер у Розановых. Вера больна».

Но именно его, самого верного друга их дома, Татьяна Васильевна впоследствии обвиняла в том, что произошло с ее сестрой.

«В 1919 году, летом, в Троицын день, к нам пришел Дурылин и принес читать свой, только что им написанный, рассказ “Странница”. Рассказ этот был посвящен одной жене священника, которая мучилась такой невыразимой тоской, что ушла навсегда из дома странствовать… Рассказ был печальный и странный, написан хорошо. Вера в Сергея Николаевича впилась глазами. Все молча разошлись спать».

«В Духов день, 27-го, утром вбегает Надя – Вера повесилась перед утром, – записывал в дневнике сам Дурылин. – Я туда с Надей. Писать не могу об этом и дальше. Мальчики уехали. Веру обрядили. Письмо ее к игуменье. Варвара Дмитриевна тверда. Разговор с ней о В. В. Видения Александры Михайловны от могилы В. В-ча: рот в земле – ужас – знает, что с дочерью, и не может сказать. 28 вторник я ходил к Михаилу Александровичу, оттуда к о. Израилю. Вечером панихида».

«На другой день, рано утром, сестру Веру нашли на чердаке повесившейся. Надя первая увидела ее и после этого заболела душевно; с тех пор совсем изменился у нее характер, она стала очень нервной. Я увидела сестру Веру уже только в гробу. Лицо у нее было удивительно спокойное и красивое – какое-то умиротворенное», – вспоминала Татьяна.

«Сегодня 29-го ее похоронили возле В. В. Я еще каменный какой-то, – записывал Дурылин. – Молиться не мог. Мария Федоровна: “Как бы мы не были добрее Бога”. О. Порфирий: “Молиться можно. Она в безумии”. Я устал. Не могу я с людьми. Что я? Слаб. Той любви, какую нужно, чтоб быть с ними, у меня нет. Лицо у Веры белое и чистое. Сестры ощущают, что мир от нее. У меня не так. Вспоминаю, что живая она казалась мне похожей на мертвого В. В-ча. В гробу (1 нрзб.). Михаил Александрович: “Он-то выкарабкался, а она…” Бедная девочка! И страшно, страшно: ощущаю самоубийство как единственное дело, которое человек фактически может сделать вопреки Богу. И сейчас же Я изомрет».