Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования

Подвергнув анализу этот пример, мы без труда обнаружим в нем все необходимые для суггестии элементы. Прежде всего, нам важно выделить дипластию: покрытое красной охрой тело одновременно являет собой «палеоантропа» («они») и «не-палеоантропа» («не-они»). Другими словами, это «мы» – еще только негация «они»; «они» все еще подразумеваются в «мы»: не «они» – это не «мы», а «мы» – это не «они». Переворачивание этого отношения произойдет позже, когда само отношение «мы» укрепится и на его основе разовьется система родовых отношений. Вот тогда место одной из сторон дипластии, – которое здесь занимает «непалеоантроп», – прочно займут «люди», в то время как на другой ее стороне зримый образ палеоантропа сменится абстрактным «не-люди». Одновременно конструкция необходимо дополнится третьим элементом – тотемом. Он родится из противоречия «мы» – «они» как его зримое воплощение. Случайно выхваченный из внешней природы, этот элемент станет знаком, отделяющим «истинных людей» от всех прочих, которые «тоже люди», но при этом «не совсем люди», «ложные люди», «по сути не-люди». Так вся конструкция станет трехэлементной (трипластией), при этом каждый элемент в ней будет связан с каждым другим дипластической связью. Трипластии составляют основы «значений» и «понятий», с их появлением речь перестает быть простым «наоборот» действия – начинает приобретать смысл215. Пока что мы, однако, присутствуем лишь при зарождении этих отношений.

Далее, мы можем наблюдать в примере весь восходящий ряд метаморфоза интердикции: «интердикция I» – врожденный невротизм неоантропа, заставляющий его искать компенсации «запретной» деятельности в аутостимуляции; «интердикция II» («интердикция интердикции») – окрашивание себя красной охрой с компенсаторной целью; наконец, «интердикция III» («интердикция интердикции интердикции», или суггестия) – рождение ритуала, как совершенно нового, оставляющего позади всякий биологизм, социального отношения, снятие интердикции и замена компенсаторной функции действия знаковой. Действие само по себе при этом из разряда необходимостей переходит в разряд случайностей. Это значит, что, став элементом ритуала, раскрашивание тела красной охрой может теперь менять свой прежде неизменный характер (например, стать частичным) и даже быть полностью замененным другими эквивалентными знаками.

Некоторая сложность может возникнуть, пожалуй, лишь в том чтобы разглядеть в нашем примере «внушение» действия, поведения. Она вполне объяснима тем, что пример описывает самое первое появление суггестии, когда в ней «момент интердикции через имитацию ещё доминировал над моментом конкретного дифференцированного предписания, что именно надлежит сделать»216. Суггестивная прескрипция в этом случае могла быть лишь максимально синкретична. Действием тут является само переживание общности, переподчиняющее поведение «слову» (ритуалу), которое замещает работу рефлексов в отношениях между людьми (в остальном поведение еще остается рефлекторным).

Однако важно, чтобы первый пример не оставался единственным, уже хотя бы потому что знак – только тогда знак, когда его возможно заменить другим знаком – нетождественным, но эквивалентным первому. Следовательно, пока наш пример – единственный, перед нами еще не совсем знак: чтобы стать знаком, ему нужны «синонимы». Да и то что человеческий род, по всей видимости, с самого начала возникал не как один род, а как многие роды, обязывает нас показать, что путей для достижения одного и того же эффекта могло быть много.

Эскиз 2. Опьянение

Несмотря на то что в пищевой пирамиде троглодитиды четко занимали экологическую нишу облигатных некрофагов, по природе высшие прямоходящие приматы, как и подавляющее большинство приматов, всеядны. Самкам с детенышами, молодняку, как и популяции в целом в моменты снижения кормовой базы, довольно часто приходилось довольствоваться викарной пищей – прежде всего растительной. Эта же всеядность свойственна, как мы знаем, и человеку. Отсюда вполне правдоподобно будет предположить раннее знакомство гоминид (и даже троглодитид) с опьяняющим (наркотическим) эффектом некоторых растений или перебродивших плодов. «Могучим активатором» ощущения «мы» назвал совместное опьянение и курение Б. Ф. Поршнев217. Не случайно среди богов Ригведы особое, главенствующее место занимает Сома – одновременно бог, растение (какое именно – ученые продолжают спорить, но, скорее всего, речь идет об одном из видов эфедры) и опьяняющий напиток из этого растения. Причем, несмотря на важное место в пантеоне богов, Сома-бог относительно мало мифологизирован, – сюжеты с ним относятся к более позднему слою Ригведы, – что ясно отмечает первичность ритуала перед мифологией218. На основании признания важности опьянения для ранней социализации мы построим следующую реконструкцию.