Рождение династии. Книга 1. Смута

Бояре разгадали хитрость поляков, ибо был один пункт соглашения, ради которого, собственно, все это и предлагалось. А именно – предоставить русским, поселившимся в Польше строить православные храмы, а полякам в России – костелы, таким образом, осуществить заветную мечту папы римского о католизации огромного края.

Но план, разработанный Сигизмундом, ярым католиком, совместно с его ближайшими иезуитами, с треском провалился. Боярская Дума твердо ответила, что разговор о союзе с Польшей возможен только в том случае, если Сигизмунд уступит России Ливонию. Теперь ожидалось прибытие в Москву польского посольства.

Внезапно Борис жалобно застонал и ухватился руками за высокий, обшитый жемчугом ворот рубахи.

– Вот, опять удушье проклятое! – прохрипел он.

– Я врача тебе привез отменного, батюшка государь! – заторопился сказать дьяк.

– Где же он? Что медлите? Зовите его сюда!

Уловив повелительный жест государя, карла, крутившийся у его ног, отправился звать доктора. Дьяк поднялся с мягкого персидского ковра и сел на обитую алым бархатом скамеечку против царского трона.

Маленькие разноцветные стекла окон пропускали мало света, поэтому в горнице горели свечи. Только сейчас дьяк разглядел поодаль, за столиком с шахматами, сидит Семен Никитич Годунов.

Хоть и приходился он государю дальней родней, но дьяк знал, что жалует его Борис более ближних. Будучи главой сыска, отличался Семен Никитич по части наушничества, умело потворствовал доносительству слуг на господ, детей на отцов, жен на мужей. Сухонький, маленький, в непомерно большой горлатной шапке и в столь же непомерно большой бобровой шубе, в которой не видно было его тщедушного тела.

В горницу вошел, кланяясь и прижав широкополую шляпу к груди, Каспор Фидлер, одетый в черный кургузый камзол с отложным белым воротником и такие же кургузые штаны черного цвета, худые кривые ноги обтягивали белые чулки.

– Что он бормочет? – нетерпеливо спросил Борис.

– Приветствует твою милость, – пояснил дьяк.

– Потом! Потом! Пусть сделает что-нибудь!

Фидлер подошел ближе, пристально поглядел на царя и, повернувшись к младшему брату, что стоял поодаль и держал в руках кожаный сундучок, рукой подозвал его. Достав из сундучка какой-то флакон, с поклоном подал его государю.

– Что это? – подозрительно спросил Борис.

– Говорит, надо понюхать из сего сосуда, – перевел дьяк. – Очистит мозги.

Борис поднес открытый врачом флакон к носу и осторожно вдохнул. Запах был настолько резким, что он закашлялся, а из глаз потекли слезы.

– Он что, отравить меня захотел! – закричал, было, Борис. Но, неожиданно почувствовав облегчение, вдруг улыбнулся: – Лучше стало! Ай да лекарь, дай Бог тебе здоровья.

Фидлер тем временем решительно расстегнул белое парчовое, отделанное золотом верхнее одеяние государя, а также ворот рубахи, осторожно пощупал взбухшие на шее вены, потом приник ухом к рубахе, вслушиваясь в удары сердца, наконец, крепко взял царя за запястье руки и покачал головой, что-то сказал, полуобернувшись к дьяку.

– Что он говорит? – капризно спросил Борис.

– Спрашивает, не испытываешь ли ты удушья, особенно ночью во сне?

– Испытываю, из-за этого плохо сплю, – хрипло с испугом сказал Борис. – Откуда он узнал? Не колдун ли он?

– Говорит, что узнал по твоим жилам. Бывает, что сердце колотится.

Фидлер произнес еще несколько фраз, потом отошел и поклонился.

– Болезнь у тебя серьезная, государь, – перевел Власьев. – Лечить надо долго, настоями из трав.

– Ты ему скажи, что в царском саду растут все аптекарские травы, пусть посмотрит.

– Говорит, что будет подбирать.

Фидлер с братом, пятясь, удалились, оставив государю флакон, из которого он периодически вдыхал запах. Борис, расслабленно смежив веки, дал знак рукой, отпуская дьяка. Власьев поднялся, однако, вместо того чтобы уходить, напротив, подошел к царю вплотную и тихо, с потаенной дрожью произнес:

– Не вели казнить, батюшка государь.

– Чего еще?

– В Польше по корчмам слух пошел, будто там объявился царевич Угличский…

Бориса будто ударили. Он вскочил, отодвинув ногой Карлу, игравшего у его ног с котенком.

– Что? Какой царевич? Спустя девять лет, как его схоронили?