В древней истории Восточного Средиземноморья с распространением железа было связано возобновление прогрессивного экономического и социального движения после всех пертурбаций и застоя, вызванных великим переселением народов на рубеже II—I тыс. до н. э.[105] В особенности продуктивным оказалось это движение у греков, освободившихся от сковывающего давления микенской монархии и вместе с тем свободных от воздействия традиций восточной деспотии. В самом деле, распространение железа у греков естественным образом повлекло за собой ускорение технического прогресса, интенсификацию производства, углубление разделения труда и оформление ремесла и торговли в самостоятельные отрасли, соответственно, в каждой отдельной области, выделение из сельской округи торгово-ремесленного центра, обычно в качестве посада под защитою стен укрепленного городища-протополиса, что должно было привести —в чисто экономическом плане — к перерастанию этого последнего из протогорода в настоящий город. Но и более общим образом распространение железа революционизировало весь экономический и социальный быт, а именно в сторону индивидуализации и демократизации: в экономике —в сторону развития жизнеспособного парцеллярного хозяйства крестьян и ремесленников, а в социально-политической сфере — в сторону усиления военной мощи и политической роли ополчения вооруженных железным оружием земледельцев-гоплитов.[106]
В-четвертых, одновременно с укреплением парцеллярного индивидуального хозяйства и утверждением принципа частной собственности-развитие частновладельческого рабства, каковое, как мы увидим, в условиях победы гоплитской, или крестьянской, демократии, не могло быть никаким иным, кроме как рабством чужеземцев.
В-пятых, наконец, с чем нам предстоит еще подробно ознакомиться, — непосредственное воздействие социально-политической борьбы, в ходе которой демос сокрушил господство общинной родовой знати и наложил узду на индивидуализм аристократической сверхличности, но и сам пошел на уступки носителям начал знатности и богатства, благодаря чему в обществе утвердились принципы социально и сословно обусловленной законности и согласия, а само это общество оформилось в городскую гражданскую общину суверенного типа, в античный полис.
Таковы были главные факторы, под воздействием которых в послемикенской Греции из сельской общины развился постепенно полис. Что же касается непосредственно самого развития, то оно, очевидно, совершалось по трем основным линиям.
Во-первых, — от сельского общинного поселка к городу как средоточию жизни компактного этнотерриториального единства.
Во-вторых, — от аморфного, хотя уже и разлагаемого силами экономического прогресса на социальные составные, позднеродового общества к правильному классовому обществу античного типа, где консолидированная в гражданский коллектив масса свободного народа четко была отграничена от массы бесправных или неполноправных, более или менее эксплуатируемых чужеземцев.
В-третьих, — от стоящей под властью местных царьков-басилевсов (или других знатных патронов) позднеродовой общины к правильному государству с суверенным народом во главе.
Подчеркнем, что, по нашему убеждению, развитие по этим главным линиям должно было совершаться в тесной взаимной обусловленности и потому практически одновременно. В самом деле, трудно себе представить возникновение античной гражданской общины без формирования инициативного сословия горожан, с одной стороны, и без утверждения классической формы рабства — с другой. Ведь если городская демократия выступила зачинщицей гражданских преобразований, то рабовладение античного типа, при котором рабство развивается как элемент частного богатства, а сами рабы комплектуются из непосредственно захваченных на войне или купленных чужеземцевварваров, явилось важной предпосылкой для сохранения эллинамисоплеменниками свободного статуса и сплочения их в привилегированные гражданские коллективы. Но и то и другое так или иначе — рабство, может быть, только несколько более опосредованно, чем сословия ремесленников и торговцев, — было связано с рождением города.
Равным образом трудно вообразить себе формирование полисного государства в отрыве от становления гражданской общины, институционализированным выражением которой оно, собственно, и было. Попытки отделить друг от друга во времени эти линии развития и порождаемые ими формы, доказать, что сначала развилась полисная организация, а затем город и государство (Г. А. Кошеленко)[107] или, наоборот, — сначала город и государство, а лишь позднее гражданская организация (А.Ене),[108] нам представляются одинаково схематичными и неверными, во всяком случае идущими вразрез с естественным пониманием полиса как органического единства города, государства и гражданской общины.