Рождение командира

— Ты чего не спишь, девушка? — спросил он. — Я не сплю — так ведь у меня ноги тоскуют, ревматизм, что ли…

— Я так, товарищ Шошин.

— Смотрю я на тебя, девушка, трудно тебе будет, если над каждым пустяком задумываться. Ты, главное, не стесняйся, проще будь.

— Вы про что? — спросила Лиза.

— А про то самое, — сказал Шошин. — Я видел, как Лешка Краев тебя побеспокоил, понимаю, о чем ты думаешь: выругать будто не за что, а и хвалить резону нет, да и самой накладно.

— Верно, товарищ Шошин.

— А если верно, так… Леша, а Леша! — Он потолкал Краева рукой. — Ты же не спишь.

— Ну зачем вы, зачем?.. — тихо сказала Лиза.

— Леша, вон она сидит, думает, как бы тебе сказать, да чтобы не обидеть. Так ты не обижайся, а девушку не тронь! Нас много, а она одна.

— Да разве я… — смущенно отозвался Краев, — обидеть хотел?

— Не то чтобы обидеть, а, видишь, девушка-то задумывается, как ей с нами жить.

И вдруг такой душевный, ласковый голос Краева:

— Ты не сердись, сестрица, я ведь не думал…

— Ну и хорошо, товарищ Краев, — обрадовалась Лиза, — хорошо вы это сказали.

— Вот и ладно, — утвердил Шошин.

Подождав, пока соседи заснули, Лиза тихонько пробралась к двери и вышла на улицу.

В темноте смутно выделялась косо стоящая, съехавшая в кювет тяжелая трехосная машина; несколько бойцов толкали ее, когда шофер включал скорость и давал газ; то и дело слышалось: «Давай, давай!» — и снова попытка сдвинуть машину.

— Кто тут? — спросили ее из темноты.

Лиза сразу, по голосу, почувствовала, что человек очень устал. Она отозвалась.

— А, это с первой батареи санинструктор! Коль подошла, помогай! — Голос звучал бодрее.

Присмотревшись, Лиза узнала артиллеристов пар-нового взвода, не раз привозивших на батарею снаряды.

Поскользнувшийся боец половчее уперся в машину:

— А ну!

Шофер снова дал газ, машина дрогнула, колеса завертелись на одном месте, еще — газ, еще — толчок!

Лиза подошла ближе и только уперлась руками в борт кузова, как машина тронулась и медленно вышла на середину дороги.

— Ай да санинструктор! — смешливо сказал боец. — Значит, счастливая. Откуда вы?

— Да вот, тут в избе стоим.

В это время прибежал связной из штаба с приказом первой батарее выступать.

— А лейтенант где? — спросил он Лизу.

— В избе.

— Пойдем скорее. Надо наших поднимать, полк выступает.

Тяжело было будить людей: недавно только заснули. Но Лиза вернулась и подошла к лейтенанту. Он крепко спал на стоявшей у стены кровати, накрывшись с головой шинелью. Лиза тронула его за плечо — плечо было горячее. Лейтенант не проснулся. Она попробовала его лоб — и лоб был горячий, провела рукой по щеке — щека была гладкая, горячая.

— Товарищ Арзамасцев, товарищ Арзамасцев, — сказала она, — наши проходят мимо деревни. Я их сейчас видела.

Лейтенант открыл глаза и, стараясь рассмотреть, кто тут, приподнялся.

— Я, я… Это я, санинструктор Веселова, товарищ Арзамасцев.

— Лиза? — Он обрадовался (она почувствовала это по голосу). — Так вы говорите: наши двинулись?

— Я не знаю, зачем я вам это сказала. Вам же нельзя никуда, у вас температура…

— Правильно, что сказали. Это, в общем, ерунда — малярия. Пройдет! — Он уже сидел на кровати с разгоревшимися от жара щеками и тянул руку за сапогами, стоявшими у кровати. — Лиза, скажите шоферу, чтобы заливал воду…

Так дни за днями шла жизнь, и некоторые запали в памяти как особенно тяжелые: переход от Барвенкова в Очеретино, когда машины то и дело застревали в густой грязи, покрывавшей дорогу, а немцы вдобавок обстреляли их термитными снарядами. У них было несколько раненых, а как перевязывать раненых в темноте? Тогда ведущая машина зажгла свет, и одного Лиза перевязала прямо в кабине, других — забравшись на машину, а Хлопова, уложив головой себе на колени, пришлось поддерживать всю дорогу: ранение было в грудь, и Лиза боялась, не сползла бы наскоро наложенная повязка. Потом уж, заехав на хутор, где остановились танкисты, она смогла с бойцами перенести раненых в ближайшую хату. Разрывы слышались за окраиной хутора, и жители почти все укрылись в погребах.

И осталось в памяти на всю, может быть, жизнь, как летели по темному небу, оставляя на миг зеленый след, трассирующие пули, а она бежала с перевязочным материалом к «своим» раненым, и ей сказали, что в соседней хатенке среди жителей тоже есть раненые. Перевязав как могла лучше и уложив Хлопова, Лиза пошла к соседям, там лежал мальчик с загноившейся, дурно пахнущей раной ноги выше колена, стонал и плакал. Надо было спасать, и она с бьющимся сердцем решилась сделать ему разрез. Заставив мать светить фонариком, Лиза обмыла бензином туго налившуюся кожу на невероятно вспухшей ноге, снимая корочки гноя, подсохшие кругом раны, и стараясь распознать, где проходит артерия, нервы, чтобы не ошибиться. Потом обмыла спиртом скальпель, а мины летели с гнетущим свистом и разрывались где-то близко, и мальчик — он был большой, наверно лет тринадцати, — сказал, глядя светящимися в луче фонарика, глубоко запавшими глазами:

— Идите у погреб, ранют вас.