Рождение командира

Постоянное изучение противника и непрерывное руководство всей боевой деятельностью подчиненных войск давало полковнику Карташову ясную, до мельчайших подробностей, не только в дивизиях, но и в полках, последовательность изменений обстановки на поле боя. Он все должен был знать, помнить и сопоставлять. Он умел отключаться от всего окружавшего его, видеть, как все происходит на передовой; например, сегодня утром один из полков центральной дивизии трудно, но с успехом отбивал контратаку немцев, и другие полки правой дивизии продвинулись благодаря этому вперед. Он знал, сколько самоходных орудий противника было подбито и сожжено, сколько и где израсходовано мин, снарядов и горючего и что подвезено за ночь. Держал в своей памяти и вчерашний опрос пленных немцев — солдат егерских горнострелковых дивизий, яростно сражавшихся против дивизий корпуса, знал, что у соседа этой ночью разведчики привели «языка» и что после допроса выяснилась новая группировка противника. По всему этому и многому другому, известному там, где сходятся все нити управления, полковник Карташов мог предвидеть и ощущать весь ход дальнейших боевых действий.

С тех пор как полковник Макаров уехал с наблюдательного пункта и был ранен, ему перестали быть известны все эти детали действий его соединений. Не то, чтобы кто-нибудь в штабе не хотел их ему сообщать, но никто просто не мог физически успеть доложить обо всем текущем, изменяющемся больному полковнику, не имел на это возможности. И с тех пор как все эти беспрерывные перемены перестали доходить до полковника Макарова, он как бы остановился во времени. Хотя движения войск вперед фактически еще не произошло, оно накапливалось и зрело, уже собирались те силы, которые снова должны были стронуть с места линию фронта и подвинуть ее вперед на следующий шаг. Все офицеры и бойцы представляли себя идущими дальше вперед, а Макаров представить себя идущим с ними уже не мог. Он знал, что самым важным для его товарищей и для войны было это трудное и грозное движение вперед на запад, но для него участвовать в нем теперь было невозможно.

Между ним и товарищами образовывалось как бы пространство, которое полковник Карташов хорошо чувствовал, а Макаров начинал ощущать.

Посматривая вокруг, Карташов чувствовал, что дело идет к теплу, подходит весна, и, как всегда, это приближение весны обрадовало его. Почему-то вспомнилось детство, особое ощущение легкости, когда обсохшая земля и первая, низкая еще травка тянут бежать куда-то, радуясь весне и теплу. Он всегда думал, что это совсем особенное, только ему свойственное ощущение. Но на лицах бойцов и офицеров, встречавшихся ему, он замечал то же оживление, которое — он чувствовал — видно было и у него на лице. Ему захотелось и для Макарова такой же легкости движения за весной, какую он сам ощущал в детстве, и легкого дыхания взамен его прерывистого и тяжелого. «Хорошо, что ранение у него легкое, — подумал он, — а то слабоват он, бедняга!»

В это время далеко в высоте он услышал — шумит мотор самолета. Санитарный самолет делал круг над северной окраиной села, потом начал спускаться к снежной поверхности аэродрома. «Ну и хорошо, что его увезут во фронтовой госпиталь, — подумал полковник. — Поправляйся, Егор, и возвращайся обратно!» И полковник подумал, что Макаров теперь в верных руках.

Дома адъютант полковника доложил, что по принятой вчера заявке фронт выслал санитарный самолет для полковника Макарова. Через полчаса полковник Карташов выехал к наблюдательному пункту.

Рано утром на третий день после ранения Макарова полковника Карташова, крепко и недавно заснувшего после целого дня напряженной работы и ночных разъездов по дивизиям, разбудил телефон. Он немедленно взял трубку, и, несмотря на только что прерванный сон, сознание его благодаря выработавшемуся рефлексу оказалось совершенно ясным.

Услыхав первые слова, он приподнялся на локте, потом сел резким движением на походной кровати и переспросил:

— Как? Как? Повтори!

Говорил подполковник Веретенников. Он повторил еще раз фразу, сказанную им:

— Положение полковника Макарова очень плохое. Началась газовая гангрена.

— Но ведь Макарова увезли, — прервал полковник.

— Не увезли, товарищ гвардии полковник. Самолет прислали для сидячего больного, открытый. Другого в армии в это время не было. Начсанкор не отпустил полковника в открытом.

— Почему же мне не доложили?

— Вы были на наблюдательном. Ночью начсанкор сам съездил в армию и привез профессора. Он немедленно взял полковника на операцию и обнаружил уже синие пятна. Положение почти безнадежное.