Представление неолибералов о глобализации сводилось к тому, что система, основанная на индивидуальной свободе, свободных рынках и возможностях, предоставляемых «гибкими рынками труда», заменит системы всеобщего качественного государственного образования и медицинского обеспечения более эффективными и дешёвыми частно-рыночными альтернативами. Гражданин есть не кто иной, как потребитель. Но неолибералы, во всяком случае, со времён второй чикагской школы после 1945 г., отказались учитывать возможность (не говоря уже о вероятности) провала рынка в таких ключевых сферах социальной политики, как образование, жилищное обеспечение или здравоохранение. По обе стороны Атлантики консервативные политики обзывали тех, кому не повезло в жизни, социальными мамашами, просителями подачек и нищими безбилетниками. В то же самое время фразеология прибыли, эффективности и потребления вытесняла лексику гражданственности, солидарности и взаимопомощи. В США предложенные Обамой реформы здравоохранения были выхолощены нигилистами «партии чаепития», выступавшими против любой государственной инициативы, способной снизить неоправданно высокую, повсеместно и постоянно растущую стоимость частных медицинских услуг. По иронии судьбы этот «дивный новый мир», верный евангелию свободного рынка, порождал именно то, что больше всего не любили консервативные политики: незащищённость, социальные, сексуальные и культурные изменения, насилие и разрыв связей внутри общества.
Конец идеологического конфликта — исчезновение фундаментального противоречия между коллективизмом и капитализмом — вызвал горькие сетования, поскольку сопровождался утратой определённости, «племенной» принадлежности и лояльности. Но, вероятно, главное, что необходимо, — это более внимательное отношение к самой направленности политических идей. Они призваны улучшать жизнь людей, а потому их нужно изменять и исправлять таким образом, чтобы они отвечали объективной реальности. Вера, даже светская вера в индивидуальную свободу, нашедшую своё выражение в свободных рынках, больше не должна побуждать к применению любой модели без гибкости, без восприимчивости к реальным социальным и экономическим проблемам. Нужно вернуться к политике, основанной на разуме. От этого зависит земная реальность последовательно принимаемых реформ и правил, нацеленных на удовлетворение нужд людей.
Приложение к русскому изданию
Людвиг фон Мизес
Смысл
Во Франции XVIII в. выражение
В нашу эпоху неистового стремления к всемогуществу государства формула
Одно из двух, убеждён интервенционист: либо «автоматические силы», либо «сознательное планирование»[891]
. Очевидно, он намекает, что полагаться на автоматические процессы — несусветная глупость. Ни один разумный человек не может всерьёз рекомендовать не делать ничего и позволить процессам идти так, как они идут, безо всякого вмешательства со стороны целеустремлённой деятельности. План, уже самим фактом, что он выступает проявлением сознательной деятельности, несравненно лучше отсутствия всякого планирования. Говорят, что смыслВсе эти россказни не выдерживают никакой критики. Доказательство, выдвигаемое в пользу планирования, целиком и полностью выведено из недопустимой интерпретации метафоры. Оно не имеет иного обоснования, помимо смыслового оттенка, содержащегося в термине «автоматический», который обычно применяется в метафорическом смысле для описания рыночного процесса[892]
. Автоматический, говорится в «Concise Oxford Dictionary»[893], означает