Финансовое дерегулирование было предельным проявлением неолиберальной веры в рынок. Эту мантру твердили все политики без исключения — республиканцы и консерваторы, демократы и лейбористы. Успешная борьба с «Великой инфляцией» 1970-х годов, которую в 1980-е годы вёл Пол Волкер, сменилась в 1990-е годы монетаристской «тонкой настройкой» Алана Гринспена, отпускавшего или закреплявшего процентные ставки в зависимости от хороших или плохих прогнозов. Стабильная, по общему мнению, денежная политика должна была привести к «Великому успокоению» — к низкой инфляции, высокой занятости и плавно растущему, процветанию. Всю смехотворность этих претензий наглядно продемонстрировали события сентября — октября 2008 г. Часть вины за кризис лежит на советниках Клинтона. Роберт Рабин и Ларри Саммерс одобрили отмену закона Гласа — Стигелла посредством принятия закона Грэмма — Лича (1999). Кроме того, они не прислушались к бывшему председателю Комиссии по торговле товарными фьючерсами Бруксли Борну, который в 1998 г. советовал регулировать формирующиеся рынки производных финансовых инструментов.
Перечисленные провалы экономической политики не оставляют сомнения, что вера в рынки оторвалась от реальности. Почти тридцатилетний триумф трансатлантической неолиберальной политики после избрания Тэтчер и Рейгана был свидетельством сближения США и Англии в плане экономической политики. Страны объединяла притягательная вера в рынок. Драматический кризис 2007–2008 гг., казалось, решительно поставил под вопрос все неолиберальное мировоззрение. Однако политики стремились как можно быстрее вернуться к тому статус-кво, в котором они черпали чувство уверенности до 2007 г. Никакого принципиально нового представления о мировой экономике не было. Не было в наличии и нового Кейнса. Настоящий Кейнс был лучшим, кого леволиберальный мейнстрим мог призвать для критики культуры бесконтрольности, воцарившейся на Уолл-стрит и в лондонском Сити. Хуже того, эта алчность заразила и всё остальное общество. Консервативные правые в Америке и консерваторы в Англии стали более чёрствыми, более равнодушными и в своих экономических воззрениях вернулись к политике беспощадного сокращения государственных расходов, существовавшей до Великой депрессии. А эта политика, насколько можно судить, не желала учитывать даже советы самих неолиберальных экономистов. И возглавляемое консерваторами коалиционное правительство в Англии после выборов 2010 г., и республиканское большинство в Конгрессе, победившее демократов Обамы на промежуточных выборах 2010 г., призывали как можно скорее устранить дефицит государственного бюджета, возникший в результате государственной помощи банкам и последствий финансового кризиса. Такая позиция игнорировала логику и кейнсианцев, и монетаристов, которые в контексте общеидеологического стремления снизить государственные расходы придавали большое значение ожиданиям и, соответственно, наличию стимулов налогово-бюджетного и денежно-кредитного характера. В 1960-е годы спор шёл о том, что более терпимо: немного больше безработицы или немного больше инфляции. Теперь вопрос стоял так: сократить ли государственные расходы на 25 или на все 40%. А перспективы экономического роста были для консервативных и республиканских политиков темой второстепенной.
Можно отметить ещё два явления, свидетельствующие о том, что неолиберальная вера в рынки не сдалась. Первое, которое описал Марк Лилла в статье «Якобинцы «Чайной партии»», — это нарастание в современных США деструктивных и безответственных протестных движений, отличающихся склонностью громко выступать, слушать только самих себя и признавать только свои собственные стандарты истинности и доказательности. Классический пример — «партия чаепития», выросшая из оппозиции реформам здравоохранения президента Обамы. «Партию чаепития» пропагандировал телемедийный холдинг