Рождение Российской империи. Концепции и практики политического господства в XVIII веке

В 1755 году санкт-петербургская администрация действительно назначила Нуралы-хану ежегодное жалованье в размере 600 рублей[1332]. Однако «рассуждение», под которым понималась полная покорность казахских «российских подданных», с точки зрения царского правительства и его представителей, вслед за этим не наступила. Продолжающийся захват земель для постоянного расширяющегося строительства линий, натравливание степных народов друг на друга, не в последнюю очередь путем военных карательных экспедиций (поисков) то против одних, то против других, многочисленные казачьи грабежи (российское подражание баранте/баримте), в ходе которых даже мирные казахи лишались своих стад, и запрет на переход Яика в зимнее время не позволяли наступить миру и «всеподданнейшему послушанию» среди казахов Младшего жуза[1333].

Реакция губернаторов, возглавлявших Оренбургскую губернию с момента ухода Неплюева с 1758‐го до середины 1780‐х годов, состояла в том, что контроль над казахским ханом все больше усиливался, яицким казакам разрешили свободно грабить, особенно при губернаторе Афанасии Давыдове в 1759–1763 годах, а опосредованное господство превратилось в прямое российское властвование[1334]. В незначительных делах Нуралы-хану шли на уступки, в существенных вопросах не проявляли никакой готовности пойти навстречу. Так, Екатерина II отказала ему в возможности назначить преемника еще при жизни[1335]. Точно так же она оставила в силе введенное в 1770‐х годах правило, позволяющее казахским султанам вести прямую переписку с российской администрацией. В то время, как до этих пор только хан мог поддерживать официальные контакты, российская сторона увидела в этом шанс существенно расширить социальную основу для вмешательства и политического проникновения, как уже произошло полувеком ранее с калмыками. Однако в целом из‐за частой смены губернаторов подобные российские усилия оставались половинчатыми, несогласованными и не оказывали видимого воздействия[1336].

Рис. 33. Казахский всадник. Начало XIX века

Кроме того, существенной дестабилизации способствовал зигзагообразный курс царского правительства в вопросе о том, что больше отвечало российским интересам, — укрепление позиции хана (чтобы иметь возможность благодаря ему успешнее продвигать собственные интересы) или ее ослабление (чтобы не допустить примирения сторон и, следовательно, упрочения казахских сил). Если оренбургский губернатор Неплюев вплоть до его смены в 1758 году отстаивал курс на максимальное ослабление сначала Абулхаир-хана, а затем и Нуралы-хана (несмотря на его помпезную инвеституру), то в 1759 году его непосредственные преемники на посту исполняющего обязанности оренбургского губернатора — Тевкелев и Рычков — разработали совершенно иную стратегию. Они оба уже много лет были близко знакомы с проблемами и сложностями, связанными с попыткой включить казахов в состав российского государства. Именно благодаря глубоким региональным и лингвистическим познаниям Тевкелева, а также его дипломатическому искусству Младший жуз в принципе согласился принести присягу на российское подданство[1337]. После почти двадцатилетнего пребывания Неплюева на посту губернатора Тевкелев и Рычков решили, что появилась возможность добиться продвижения их концепции господства над казахами. Записка 1759 года, вышедшая из-под пера этих двух чиновников, позволяет получить гораздо более полное по сравнению с большинством других документов XVIII века представление о размышлениях высокопоставленных царских чиновников над тем, как добиться политического подчинения этнической группы, недавно перешедшей в российское подданство.

Центральный вопрос для Рычкова и Тевкелева состоял в том, посредством каких учреждений и шагов можно было перевести казахов постепенно в «прямое подданническое послушание» и прежде всего использовать «к пользе государственной». В случае с каждым вновь покоренным народом, писали они, первостепенная цель — «направлять и превращать их в то, чего от них государственной интерес требует». Авторы не стремились скрыть утилитарный подход своей имперской политики, равно как и свое намерение исходить из нужд российской метрополии в качестве мерила того, в каком направлении следует менять образ жизни той или иной нерусской этнической группы. К тому же опыт, накопленный российской державой в деле лишения калмыков и башкир политической власти и установления внешнего управления над ними, неоднократно служил ориентиром и основой для разработки моделей[1338].

Рис. 34. Лагерь казахов. Фотография. Начало XX века